оссии действовало три цензурных духовных центра. Один при Александро-Невской Лавре в Санкт-Петербурге. Второй при Киево-Печерской Лавре и третий в Москве при Ставропигиальном Донском монастыре[53]. В тоже время, к началу 1820-х гг. были реформированы все университеты страны. В наибольшей степени перестройка коснулась Казанского университета, который был призван явиться примером и образцом для других высших учебных заведений. В частности, часть преподавательского состава, которую сочли недостаточно благонадежной, была сокращена, при этом не принималось во внимание ни научная значимость преподавателя, ни его популярность в общественном пространстве. Книги из университетской библиотеки, не соответствовавшие ужесточившимся идейным требованиям, просто были уничтожены. В университете был установлен порядок, напоминающий монастырский. Непременной принадлежностью каждого студента стала Библия. В университетский обиход прочно вошел религиозный ритуал (молитвы, покаяния, исповеди, причастия). В университетский интерьер вошли в обиход распятия с картинами страшного суда. В преподавании мировоззренческих дисциплин теперь требовалось руководствоваться книгами Ветхого и Нового Заветов. Значительные интеллектуальные издержки понес и Санкт-Петербургский университет. Здесь также по идеологическим мотивам в среде педагогов были произведены увольнения, урезан библиотечный фонд. В тех или иных масштабах подобные изменения и преобразования пережили и другие университеты страны[54]. Усиливался и политический надзор за их деятельностью. М. Л. Магницкий и Д. П. Рунич являются попечителя 6 учебных округов, первый из них – Казанского (с 1819), второй – Петербургского (с 1821 г.). В 1825 г. попечителем Московского учебного округа становится генерал-майор А. А. Писарев. Он столь же откровенно отрицал науку и просвещение, так же ни во что ставил ученых[55]. В тоже время дается определение и место положения для философии. В радикально консервативных кругах необходимость и нужность ее ставятся под сомнение. Так как все то, что могла бы она сообщить полезного, давно уже стало общим достоянием и достаточно хорошо известно из речений Спасителя, пророков, апостолов? Решение общих, мировоззренческих вопросов становится прерогативой не философии, а религии, теологии и церкви. Недавние события Французской революции, потрясшие Францию, а вместе с ней и остальной мир, говорили для российской власти о том, во что на практике могут воплощаться некоторые философские представления[56]. Начавшимся репрессиям подверглись как отдельные представители философии, так и сама она как особая, целостная система взглядов. Стоит отметить хотя бы один пример: С 1821 по 1845 г. курс философии в Московском университете не читался вовсе[57]. Начиная с 1848-49[58] гг. власти приняли решение упразднить философию в целом, как науку, в России. Преподавание ее в университетах запрещалось. Исключение сделали для логики и психологии, но с оговоркой, что преподавание этих дисциплин допускалось лишь для профессоров богословия, и велись они по программам, одобренным духовным ведомством. Сама философия преподавалась в духовных учебных заведениях в единстве с теологией и своей спецификой. Официальное признание философии состоялось лишь вновь только после того, как период правления Николая I прекратил свое существование[59]. Цензура порой доходила до крайностей, когда малейший пропущенный в печати сатиристический анекдот, имеющий намек на неловкость манер или не изящность костюма какого-либо чиновника карался жестоким преследованием для автора и цензора допустившего его в печать[60]. Запрет философии в учебных заведениях, приобретшее агрессивную форму, произвело, однако, ответную реакцию. Философия проявила жизнестойкость. В 1821 г. начался разгром университетской философии, хотя при этом уже в 1823 г. образовался первый из ряда других литературно-философских кружков, кружок Д. В. Веневитинова – В. Ф. Одоевского. Философское сообщество, сначала по своему составу было юное, но затем все более взрослевшее, сплотилось именно в кружках. Сообщество это не отличалось многочисленностью, но давало при этом возможность более открытого общения и обсуждения. Устное творчество (рассуждения), постепенно принимали эпистолярный жанр[61]. Руководителям и участникам данных философских кружков не было желания пребывать в узком эзотеризме. Возникало желание делиться выработанными представлениями с внешним миром, думающей частью общества. Устанавливались контакты с имевшимися журналами, делались попытки преобразовать некоторые из них, основать новые. Все эти начинания наталкивались, однако, на жесткое сопротивление цензуры. Чтобы завоевать слушающую аудиторию, участники кружков воспользовались салонами, точнее: теми из них, которым были свойственны оппозиционность и свободомыслие; в XIX в., салоны оказались полезны для русской философии[62].