Реакция церковных людей была весьма негативна т. к. согласно данному закону вне-вероисповедное положение человека стало вполне возможным, а переход в другую религию или конфессию не могло иметь теперь никаких препятствий. Данный пункт закона имел непосредственное отношение к вопросу преподавания Закона Божия т. к. меняя вероисповедание или перейдя во вне-вероисповедное (секулярном) состоянии, родители могли и легко отказаться от преподавания Закона Божия своим верующим детям. Следовательно, преподавание этого предмета становилось необязательным, выбор ложился только на родителей[99]. На Поместном Соборе 27 сентября 1917 г. было принято решение обратиться к Временному правительству с тревогой об изъятии Закона Божьего и в телеграмме к правительству и 11 октября 1917 г. делегация встретилась с председателем правительства и передала свою телеграмму. Данная точка зрения была выражена в телеграмме, но почему-то в весьма сдержанном тоне[100]. Но вторая половина октября 1917 г. внесла свои коррективы.
Но вернемся далее к положению дел в России в нач. XX в. и роли интеллигенции в данном процессе. В результате спровоцированного левой интеллигенцией «восстания масс» произошло уничтожение, этой самой интеллигенции, культуры. Пришло резкое понижение качества общественной жизни, рост дикого коллективизма с ее ненавистью ко всякому инакомыслию. В результате чего из русского народа «вылез» в невиданных масштабах чудовищный и жестокий «язычник-скиф», который с диким упоением бросился громить церкви и уничтожать представителей прежней власти – ту самую интеллигенцию[101]. О подобном пишет и Н. Зернов, говоря о том, что русская интеллигенция свергнув самодержавие в 1917 г, не смогла удержать в своих руках власть. Открыло выход недовольству и брожению, которое имеет свои корни в русской нации начиная с шестнадцатого века. И первой же жертвой революции 1917 г. стала та самая интеллигенция, которая была уничтожено безжалостно и своего рода «стерта» с лица российского общества, как явление[102]. Известный русский философ В. В. Розанов в своей статье «Интеллигенция и революция» пишет такие слова о революционных событиях в которых принимало активно участие либерально настроенная интеллигенция:
«Насладившись в полной мере великолепным зрелищем революции, наша интеллигенция приготовилась надеть свои подбитые мехом шубы и возвратиться обратно в свои уютные хоромы, но шубы оказались украденными, а хоромы были сожжены»[103].
Весьма ясно события того времени видно на картине русского художника И. Е. Репина «17 октября 1905 года», где возгласы радости и ликования видны на лицах интеллигенции и молодых людей (где в большинстве, как раз изображены данные личности, но не как не видно ликующего пролетариата, забывая о том, что, как раз пролетариат их первых и пустит «в расход». Со слов Зернова интеллигенция высказывала свои порой взаимоисключающие желания:
«Русская интеллигенция презирала общепринятую сексуальную мораль[104], ратовало за равенство мужчин и женщин, считала нерасторжимость браков незаконным рабством и стояло за право каждого выбирать собственный путь; в то же время требовала аскетического отречения от удобной и спокойной жизни, призывая жертвовать личным благом ради блага народного, не предлагая взамен никакой награды, кроме сознания выполненного долга»[105].
Тут стоит вспомнить слова Джима Петерсона, который пишет о том, что:
«…перемены производятся посредством революции, реформации и нововведений»[106].
С его слов изменения, происходящие в результате революционных действий, всегда, как правило несут в себе разрушения, нежели созидательное наполнение общества. В этот период все силы направлены на разрушение «старой» системы, а «новая» еще не построена. В связи с чем в этот исторический период времени все как бы останавливается, замедляется[107]. Похожей точки зрения придерживается Можайскова И. В. говоря о революциях (перечисляя их в своей работе), что революция это ничто иное:
«…как колоссальный кризис всех государственных и общественных институтов в значительной степени разрушающей цивилизацию»[108].
1905 г для Православной Церкви был не легким. Особенно после кровавого воскресенья 9 января 1905 г, когда светско-политическое действие смешалось с церковным явлением в лице священника Георгия Гапона. Об этом пишет очевидец тех событий Карташёв А. В. (русский богослов, церковный историк, государственный и общественный деятель, последний обер-прокурор Св. Синода). В частности, описывая события 1905 г. он пишет о том, что Церковь «вздыхала», но ничего не могла сделать т. к. слишком монолитно была соединена с Государственными структурами. Но все эти события подтолкнули Церковь к реформам. В связи с событиями 1905 г. Церкви пришлось на воскресных богослужениях (в разное время) провозглашать различного содержания окружные послания к пастве и духовенству, на которые народ по-разному реагировал[109].