«Различны ароматы тоталитарности, эстетика несвободы, очертания тотемов. Оскалились друг на друга идеологии – нации – единства крови – и класса – общности мозолей. Различно отношение к трансцендентному – от полного отрицания его в идее коммунизма до образа прорыва в Астрал через толщу Мирового Льда. Но для внимательного взгляда различия эти пугающе стекаются в одно русло, чтобы попасть к общему истоку»[7].
Для Хамитова этим общим истоком данных систем является смерть или точнее сказать «смертнослужность». Она является главной задачей и высшим смыслом всего. Проистекает это из попытки замены христианства язычеством, настолько древним, где проистекала идея каннибализма и ритуалы палеолитического человека десятки тысяч лет тому назад[8].
«Смертослужность – это привязанность обеих систем к отрицанию христианского бессмертия. Фашизм и коммунизм – новоязыческие мифологии…Фашизм и коммунизм есть неоязычество. Но их мифология не несет новый творческий прорыв. Это скорее падение, прыжок через тысячелетия культурных эпох к племенному бессознательному с его ритуалами огня и праха, праха и огня, который играет на вымазанной кровью улыбке грубого идола»[9].
Для Хамитова важнейшим элементом двух систем является – война т. к. «смертнослужность» это их все. Не зря главная площадь страны превращена в кладбище с главным гробом в центре – мавзолеем[10].
Хамитов утверждает, что по сути культура и настоящая духовность чужды этитм системам:
«Смертослужность коммунизма и фашизма выражается и в доминанте цивилизации над культурой. Тяжелая промышленность, грохот станка, мощь механизма и брони одинаково близки Сталину и Гитлеру. Машинная цивилизация для них – это магия, призванная реализовать желания вождей. Их воля к власти покоится на металле. Оба они не случайно изгоняют философию, религию, искусство, заменяя их теоретизирующей идеологией и идеологизированным образотворчеством. Им необходимо выдвижение цивилизации на передний план, логическое и образное доказательство ее первенства над культурой. Для решения этой задачи они порождают систему анти-творчества и плеяду анти-творцов. И над всем этим – зловещий тотем – мифология отрицания бессмертия. Фашизм и коммунизм уничтожают персонализм христианства, объявляя абсолютностью не личность, а надличностное. Нация и класс бессмертны, но их бессмертие особого свойства – оно основано на постоянном умирании личностного – духовно и физически; оно постоянно требует новых жертв. Это не Бессмертие, как движение в Вечность, а бесконечное дление, дурная безысходность, насыщенная безличностными победами»[11].
Стоит привести слова Мартина Бормана и Геринга Гиммлера[12] в 1941 и 1940 гг. В меморандуме Мартина Бормана, направленном в декабре 1941 года всем гауляйтерам востока, об этом говорится вполне определенно:
«Помните, национал-социалистские и христианские идеи – несовместимы». А значит, «…честными, порядочными, верными мы должны быть по отношению к представителям нашей собственной расы и ни к кому другому» (Г. Гиммлер)[13].
При этом Хамитов не пытается повесить на эти две идеологии все грехи, сделать из них «козла отпущения» т. к. для него:
«Можно ли считать, что смертослужность является исключительно фашистским или коммунистическим явлением? Нет. Она проявляется там и тогда, где и когда языческая стихия, стихия примитивного материализма подавляет христианство…Фашизм и коммунизм – его наивысшее выражение»[14].
Вообще говоря, о революционных событиях начала ХХ века в России стоит сказать то, что события 1905 г., безусловно, представляли собой первую фазу двух «революций» 1917 г., с той же монархией, теми же политическими партиями и теми же основными действующими лицами. Февраль окончательно разделался с монархической идеей и монархией; относительно будущего, однако, 1917 г. мало что решил. Октябрьские события лишь дали возможность большевикам шанс получить власть. Но до главных сражений Гражданской войны в 1918-1919гг. и постепенного установления диктатуры партии при военном коммунизме не было уверенности, что они сумеют ее удержать. А смысл «советской власти» оставался не в полной мере ясен, пока И. В. Джугашвили (Сталин) не использовал ее для «строительства социализма» в 1930-х гг[15]. Безусловными причинами возникновения таких исторических событий в России явились нижеследующие причины в царский период правления (и не только данные причины), это обычная военная автократия, правление с помощью централизованной бюрократической системы, подчиненной государству Церкви в лице такого института, как Синод под руководством обычного светского чиновника – Обер-прокурора, закостеневшее двух-классовое общество помещиков и крепостных крестьян (с минимальной купеческой прослойкой, да и то располагавшейся не совсем посередине между ними), слабо развитая светская культура - вот что представляла собой Россия, которую Петр I к моменту своей смерти в 1725 г. сделал одной из пяти великих европейских держав. Армия в которой офицеры-дворяне и рекруты из крепостных служили фактически пожизненно и которая содержалась за счет налогов с крестьян и купцов. К 1762 г. - началу правления Екатерины II - дворян, однако, освободили от обязательной службы государству. Позже они и другие ключевые социальные группы (за исключением крестьянства) приобрели статус, напоминающий сословный, а дворянская элита тем временем усвоила светскую западную культуру, творчески преобразив ее. В конце концов накануне 1789 г. Российская империя стала «старым режимом» - как раз, когда на Западе этот режим начал рушиться. Такой разрыв по фазе между «европеизирующейся» Россией и западным оригиналом означал, что Россия никогда не сможет более просто повторить европейское развитие по восходящей. С каждым новым этапом трансформации Запада ей приходилось за два-три десятилетия пробегать путь, который там занимал не менее полувека. В результате чего попытка, заимствования у Запада ее идей, систем и представлений, как правило, упрощалась или искажалась[16]. События 1789 г во Франции (Великая французская революция) так же повлияли на власть в России. Ее отголоски мы можем увидеть в восстании декабристов 1825 г. Реакция власти была неминуема. В течение тридцати лет правления Николая I прежняя просвещенная монархия, со времен Петра до Александра I подчеркивавшая свою принадлежность к Европе, теперь уже постаралась изолировать российское государство от западной «заразы», создав культ самодержавия как единственно верного пути для России. Так возникла теория консервативного российского «особого пути», которая останется государственной доктриной до последних дней «старого режима». В идеологическом плане возникли течения. Так славянофилы выдвинули идеал более открытого консерватизма. Не приемля западный конституционализм, они стремились провозгласить и реализовать ограничение самодержавия посредством «свободы слова» и неофициальной автономии «общества», под которым подразумевали образованную элиту нации. С их точки зрения, истинный путь России состоял не в идеях индивидуализма, а в «соборности» - согласии и единении в церкви и обществе, ярчайшим примером которого служила крестьянская община. Целью было показать, что Россия не нуждается в последней демократической новинке Запада - социализме. Другая (левая часть «общества») решило модернизировать программу декабристов. «Западники» здесь разделились на два лагеря. Умеренные полагали, что постепенное реформирование сверху в конечном итоге позволит привести к замене самодержавия и крепостничества конституционным устройством и, следовательно, к сближению России с Западом. Радикальная часть западников, искали этого сближения в революционном социализме. Но стоит отметить то, что радикалы не могли заимствовать западную модель изменений, т. к. в России демократическая идея была применима лишь к крестьянам - «народу». Данное обстоятельство вскоре породило специфически российский радикализм, получивший название «народничества»[17]. В период правления Александра II произошел другой важный перелом в жизни России. Он был сокрушен поражением России в Крымской войне, в связи с чем предпринял оборонительную революцию сверху по прусскому образцу 1807-1812 гг. Затем он предпринял ряд реформ 1861-1864 гг.: отмена крепостного права, элементы местного самоуправления в форме земств, независимая судебная система; а уже в 1874 г. к ним добавилась - всеобщая воинская обязанность. Результаты реформ Александра сыграли с ним злую «шутку». Условия освобождения от крепостной зависимости - неизбежно представлявшие собой компромисс между дворянскими и крестьянскими интересами - не удовлетворяли ни крестьян, ни, еще того хуже, радикальную интеллигенцию. Вместо решения своего вопроса, крестьяне получили лишь половину земли и должны были затем платить за нее выкуп в рассрочку, а желали по сути «земли и воли», то есть всю землю в дер