ПРИМИРЕНIЕ
Въ послeднiй мeсяцъ передъ побeгомъ жизнь сложилась по всeмъ правиламъ детективнаго романа, написаннаго на уровнe самой современной техники этого искусства. Убiйство "троцкиста" на Вичкe, побeгъ Акульшина и разслeдованiе по поводу этого побeга, раскрытiе "панамы" на моемъ вичкинскомъ курортe, первыя точныя извeстiя о Борисe, подкопъ, который Гольманъ неудачно пытался подвести подъ мой блатъ у Успенскаго, и многое другое -- все это спуталось въ такой нелeпый комокъ, что разсказать о немъ болeе или менeе связно -моей литературной техники не хватитъ. Чтобы провeтриться, посмотрeть на лагерь вообще, я поeхалъ въ командировку на сeверъ; объ этой поeздки -позже. Поeздку не кончилъ, главнымъ образомъ отъ того отвращенiя, которое вызвало во мнe впечатлeнiе лагеря, настоящаго лагеря, не Медвeжьей Горы съ Успенскими, Корзунами и "блатомъ", а лагеря по всeмъ правиламъ соцiалистическаго искусства... Когда прieхалъ -- потянуло въ кабинку, но въ кабинку хода уже не было. {388}
Какъ-то разъ по дорогe на Вичку я увидeлъ Ленчика, куда-то суетливо бeжавшаго съ какими-то молотками, ключами и прочими приспособленiями своего монтерскаго ремесла. Было непрiятно встрeчаться -- я свернулъ было въ сторонку, въ переулокъ между сараями. Ленчикъ догналъ меня.
-- Товарищъ Солоневичъ, -- сказалъ онъ просительнымъ тономъ, -заглянули бы вы къ намъ въ кабинку, разговоръ есть.
-- А какой разговоръ? -- пожалъ я плечами.
Ленчикъ лeвой рукой взялъ меня за пуговицу и быстро заговорилъ. Правая рука жестикулировала французскимъ ключомъ.
-- Ужъ вы, товарищъ Солоневичъ, не серчайте, всe тутъ какъ пауки живемъ... Кому повeришь? Вотъ, думали, хорошъ человeкъ подобрался, потомъ смотримъ, съ Подмоклымъ. Развe разберешь, вотъ, думаемъ, такъ подъeхалъ, а думали -- свой братъ, ну, конечно же, сами понимаете -- обидно стало, прямо такъ обидно, хорошiя слова говорилъ человeкъ, а тутъ, на -- съ третьей частью... Я Мухину и говорю, что ты такъ сразу, съ плеча, можетъ, у человeка какой свой расчетъ есть, а мы этого расчету не знаемъ... А Мухинъ, ну, тоже надо понять -- семья у него тамъ въ Питерe была, теперь вотъ, какъ вы сказали, въ Туркестанъ выeхавши, но ежели, напримeръ вы -- да въ третьей части, такъ какъ у него съ семьей будетъ? Такъ я, конечно, понимаю, ну, а Мухину-то какъ за сердце схватило...
-- Вы сами бы, Ленчикъ, подумали -- да если бы я и въ третьей части былъ, какой мнe расчетъ подводить Мухинскую семью...
-- Вотъ, опять же, то-то и я говорю -- какой вамъ расчетъ?.. И потомъ же -- какой вамъ расчетъ былъ въ кабинкe? Ну, знаете, люди теперь живутъ наершившись... Ну, потомъ пришелъ Акульшинъ: прощайте говоритъ, ребята, ежели не поймаютъ меня, такъ, значитъ, Солоневичей вы зря забидeли. Ну, больше говорить не сталъ, ушелъ, потомъ розыскъ на него былъ -- не поймали...
-- Навeрно -- не поймали.
-- Не поймали -- ужъ мы спрашивали кого надо... Ушелъ...
Я только въ этотъ моментъ сообразилъ, что гдe-то очень глубоко въ подсознанiи была у меня суевeрная мысль: если Акульшинъ уйдетъ -- уйдемъ и мы. Сейчасъ изъ подсознанiя эта мысль вырвалась наружу какимъ-то весеннимъ потокомъ. Стало такъ весело и такъ хорошо...
Ленчикъ продолжалъ держать меня за пуговицу.
-- Такъ ужъ вы прихватывайте Юрочку и прилазьте. Эхъ, по такому случаю -- мы ужъ проголосовали -- насъ, значитъ, будетъ шестеро -- двe литровочки -- чортъ съ нимъ, кутить, такъ кутить. А? Придете?
-- Приду. Только литровочки-то эти я принесу.
-- Э, нeтъ, уже проголосовано, единогласно...
-- Ну, ладно, Ленчикъ, -- а закуска-то ужъ моя.
-- И закуска будетъ. Эхъ, вотъ выпьемъ по хорошему для примиренiя, значитъ... Во!
Ленчикъ оставилъ въ покоe мою пуговицу и изобразилъ жестомъ "на большой палецъ". {389}
"НАЦIОНАЛИСТЫ"
Промфинпланъ былъ перевыполненъ. Я принесъ въ кабинку двe литровки и закуску -- невиданную и неслыханную -- и, грeшный человeкъ, спертую на моемъ вичкинскомъ курортe... Впрочемъ -- не очень даже спертую, потому что мы съ Юрой не каждый день пользовались нашимъ правомъ курортнаго пропитанiя.
Мухинъ встрeтилъ меня молчаливо и торжественно: пожалъ руку и сказалъ только: "ну, ужъ -- не обезсудьте". Ленчикъ суетливо хлопоталъ вокругъ стола, Середа подсмeивался въ усы, а Пиголица и Юра -- просто были очень довольны.
Середа внимательнымъ окомъ осмотрeлъ мои приношенiя: тамъ была ветчина, масло, вареныя яйца и шесть жареныхъ свиныхъ котлетъ: о способe ихъ благопрiобрeтенiя кабинка уже была информирована. Поэтому Середа только развелъ руками и сказалъ:
-- А еще говорятъ, что въ Совeтской Россiи eсть нечего, а тутъ -- прямо какъ при старомъ режимe...
Когда уже слегка было выпито -- Пиголица ни съ того, ни съ сего вернулся къ темe о старомъ режимe.
-- Вотъ вы все о старомъ режимe говорите...
Середа слегка пожалъ плечами: "ну, я не очень-то объ немъ говорю, а все -- лучше было"...
Пиголица вдругъ вскочилъ:
-- Вотъ я вамъ сейчасъ одну штуку покажу -- рeчь Сталина.
-- А зачeмъ это? -- спросилъ я.
-- Вотъ вы всe про Сталина говорили, что онъ Россiю моритъ...
-- Я и сейчасъ это говорю...
-- Такъ вотъ, это и есть невeрно. Вотъ я вамъ сейчасъ разыщу. Пиголица сталъ рыться на книжной полкe.
-- Да бросьте вы, рeчи Сталина я и безъ васъ знаю...
-- Э, нeтъ, постойте, постойте. Сталинъ говоритъ, о Россiи, то-есть, что насъ всe, кому не лeнь, били... О Россiи, значитъ, заботится... А вотъ вы послушайте.
Пиголица досталъ брошюру съ одной изъ "историческихъ" рeчей Сталина и началъ торжественно скандировать:
-- "Мы отстали отъ капиталистическаго строя на сто лeтъ. А за отсталость бьютъ. За отсталость насъ били шведы и поляки. За отсталость насъ били турки и били татары, били нeмцы и били японцы... Мы отстали на сто лeтъ. Мы должны продeлать это разстоянiе въ десять лeтъ или насъ сомнутъ..."
Эту рeчь Сталина я, конечно, зналъ. У меня подъ руками нeтъ никакихъ "источниковъ", но не думаю, чтобы я сильно ее перевралъ -- въ тонe и смыслe, во всякомъ случаe. Въ натурe эта тирада нeсколько длиннeе. Пиголица скандировалъ торжественно и со смакомъ: били -- били, били -- били. Его бeлобрысая шевелюра стояла торчкомъ, а въ выраженiи лица было предвкушенiе того, что вотъ раньше-де всe били, а теперь, извините, бить не будутъ. Середа мрачно вздохнулъ:
-- Да, это что и говорить, влетало...
-- Вотъ, -- сказалъ Пиголица торжествующе, -- а вы говорите, Сталинъ противъ Россiи идетъ. {390}
-- Онъ, Саша, не идетъ спецiально противъ Россiи, онъ идетъ на мiровую революцiю. И за нeкоторыя другiя вещи. А въ общемъ, здeсь, какъ и всегда, вретъ онъ и больше ничего.