___
Къ обeденному часу я выстраиваю ребятъ въ колонну, и мы возвращаемся домой. Колонну со всeхъ сторонъ оцeпили самоохранники, вооруженные спецiальными дубинками. Я иду рядомъ {420} съ колонной. Какой-то мальчишка начинаетъ подозрительно тереться около меня. Мои наружные карманы благоразумно пусты, и я иронически оглядываю мальчишку: опоздалъ... Мальчишка иронически поблескиваетъ плутоватыми глазками и отстаетъ отъ меня. Въ колоннe раздается хохотъ. Смeюсь и я -- нeсколько дeланно. "А ты, дядь, въ карманe пощупай." Я лeзу рукой въ карманъ.
Хохотъ усиливается. Къ своему изумленiю, вытаскиваю изъ кармана давеча спертый кисетъ. Но самое удивительное то, что кисетъ полонъ. Развязываю -махорка. Ну-ну... Спертую у меня махорку мальчишки, конечно, выкурили сразу -- значитъ, потомъ устроили какой-то сборъ. Какъ и когда? Колонна весело хохочетъ вся: "у дядьки инструктора махорка воскресла, ай да дядя... Говорили тебe -- держи карманъ шире. А въ другой разъ, дядь, не корчи фраера"...
-- Съ чего это вы? -- нeсколько растерявшись, спрашиваю я у ближайшаго "пацана".
Пацанъ задорно ухмыльнулся, скаля наполовину выбитые зубы.
-- А это у насъ по общему собранiю дeлается, прямо какъ у большихъ.
Я вспомнилъ повeшеннаго сомоохранника и подумалъ о томъ, что эти дeтскiя "общiя собранiя" будутъ почище взрослыхъ...
Въ хвостe колонны послышались крики и ругань. Ченикалъ своимъ волчьимъ броскомъ кинулся туда и заоралъ: "колонна-а, стой!" Колонна, потоптавшись, остановилась. Я тоже подошелъ къ хвосту колонны. На придорожномъ камнe сидeлъ одинъ изъ самоохранниковъ, всхлипывая и вытирая кровь съ разбитой головы.
"Камнемъ заeхали", -- пояснилъ Ченикалъ. Его волчьи глазки пронзительно шныряли по лицамъ безпризорниковъ, стараясь отыскать виновниковъ. Безпризорники вели себя издeвательски.
-- Это я, товарищъ воспитатель, это я. А ты минe въ глаза посмотри. А ты минe у ж... посмотри... -- ну и такъ далeе. Было ясно, что виновнаго не найти: камень вырвался откуда-то изъ середины колонны и угодилъ самоохраннику въ темя.
Самоохранникъ всталъ, пошатываясь. Двое изъ его товарищей поддерживали его подъ руки. Въ глазахъ у всeхъ трехъ была волчья злоба.
...Да, придумано, что и говорить, толково: раздeляй и властвуй. Эти самоохранники точно такъ же спаяны въ одну цeпочку -- они, Ченикалъ, Видеманъ, Успенскiй -- какъ на волe совeтскiй активъ спаянъ съ совeтской властью въ цeломъ. Спаянъ кровью, спаянъ ненавистью остальной массы, спаянъ сознанiемъ, что только ихъ солидарность всей банды, только энергiя и безпощадность ихъ вождей могутъ обезпечить имъ, если и не очень человeческую, то все-таки жизнь...
Ченикалъ зашагалъ рядомъ со мной.
-- Вотъ видите, товарищъ Солоневичъ, какая у насъ работа. Вотъ -пойди, найди... Въ шестомъ баракe ночью въ дежурнаго воспитателя пикой швырнули.
-- Какой пикой?
-- А такъ: палка, на палкe гвоздь. Въ спину угодили. Не {421} сильно, а проковыряли. Вотъ такъ и живемъ. А то вотъ, весной было: въ котелъ въ вольнонаемной столовой наклали битаго стекла. Хорошо еще, что поваръ замeтилъ -- крупное стекло было... Я знаете, въ партизанской красной армiи былъ; вотъ тамъ -- такъ это война -- не знаешь съ которой стороны рeзать будутъ, а рeзали въ капусту. Честное вамъ говорю слово: тамъ и то легче было.
Я вeжливо посочувствовалъ Ченикалу...
ВИДЕМАНЪ ХВАТАЕТЪ ЗА ГОРЛО
Придя въ колонiю, мы пересчитали свой отрядъ. Шестнадцать человeкъ все-таки сбeжало. Ченикалъ въ ужасe. Черезъ полчаса меня вызываетъ начальникъ Вохра. У него повадка боа-констриктора, предвкушающаго хорошiй обeдъ и медленно развивающаго свои кольца.
-- Такъ -- шестнадцать человeкъ у васъ сбeжало?
-- У меня никто не сбeжалъ.
Удавьи кольца распрямляются въ матъ.
-- Вы мнe тутъ янкеля не крутите, я васъ... и т.д.
Совсeмъ дуракъ человeкъ. Я сажусь на столъ, вынимаю изъ кармана образцово показательную коробку папиросъ. Данная коробка была получена въ медгорскомъ распредeлителe ГПУ по спецiальной запискe Успенскаго (всего было получено сто коробокъ) -- единственная бытовая услуга, которую я соизволилъ взять у Успенскаго. Наличiе коробки папиросъ сразу ставитъ человeка въ нeкiй привиллегированный разрядъ -- въ лагерe въ особенности, ибо коробка папиросъ доступна только привиллегированному сословiю... Отъ коробки папиросъ языкъ начальника Вохра прилипаетъ къ его гортани.
Я досталъ папиросу, постучалъ мундштукомъ, протянулъ коробку начальнику Вохра: "Курите? А скажите, пожалуйста, сколько вамъ собственно лeтъ?"
-- Тридцать пять, -- ляпаетъ начальникъ Вохра и спохватывается -попалъ въ какой-то подвохъ. -- А вамъ какое дeло, что это вы себe позволяете?
-- Нeкоторое дeло есть... Такъ какъ вамъ тридцать пять лeтъ а не три года, вы бы, кажется, могли понять, что одинъ человeкъ не имeетъ никакой возможности услeдить за сотней безпризорниковъ, да еще въ лeсу.
-- Такъ чего же вы расписывались?
-- Я расписывался въ наличiи рабочей силы. А для охраны существуете вы. Ежели вы охраны не дали -- вы и отвeчать будете. А если вы еще разъ попытаетесь на меня орать -- это для васъ можетъ кончиться весьма нехорошо.
-- Я доложу начальнику колонiи...
-- Вотъ съ этого надо бы и начинать...
Я зажигаю спичку и вeжливо подношу ее къ папиросe начальника Вохра. Тотъ находится въ совсeмъ обалдeломъ видe.
Вечеромъ я отправляюсь къ Видеману. Повидимому, за мной была какая-то слeжка -- ибо вмeстe со мной къ Видеману торопливо {422} вваливается и начальникъ Вохра. Онъ, видимо, боится, что о побeгe я доложу первый и не въ его пользу.
Начальникъ Вохра докладываетъ: вотъ, дескать, этотъ товарищъ взялъ на работу сто человeкъ, а шестнадцать у него сбeжало. Видеманъ не проявляетъ никакого волненiя: "такъ, говорите, шестнадцать человeкъ?"
-- Точно такъ, товарищъ начальникъ.
-- Ну, и чортъ съ ними.
-- Трое вернулись. Сказываютъ, одинъ утопъ въ болотe. Хотeли вытащить, да чуть сами не утопли.
-- Ну, и чортъ съ нимъ...
Начальникъ Вохра балдeетъ снова. Видеманъ оборачивается ко мнe:
-- Вотъ что, тов. Солоневичъ. Вы остаетесь у насъ. Я звонилъ Корзуну и согласовалъ съ нимъ все, онъ уже давно обeщалъ перебросить васъ сюда. Ваши вещи будутъ доставлены изъ Медгоры оперативнымъ отдeленiемъ...
Тонъ -- вeжливый, но не допускающiй никакихъ возраженiй. И подъ вeжливымъ тономъ чувствуются оскаленные зубы всегда готоваго прорваться административнаго восторга.