Иногда, днемъ, приходилось эти болота обходить. Иногда, даже днемъ, когда ни вправо, ни влeво болоту и конца не было видно, мы переглядывались и перли "на Миколу Угодника". Тогда 500-700 метровъ нужно было пройти съ максимальной скоростью -- чтобы возможно меньше времени быть на открытомъ мeстe. Мы шли, увязая по колeна, проваливаясь по поясъ, пригибаясь къ землe, {466} тщательно используя для прикрытiя каждый кустикъ -- и выбирались на противоположный берегъ болота выдохшимися окончательно. Это были наиболeе опасные моменты нашего пути. Очень плохо было и съ переправами.
На первую изъ нихъ мы натолкнулись поздно вечеромъ. Около часу шли въ густыхъ и высокихъ -- выше роста -- заросляхъ камыша. Заросли обрывались надъ берегомъ какой-то тихой и неширокой -- метровъ двадцать -- рeчки. Пощупали бродъ -- брода не было. Трехметровый шестъ уходилъ цeликомъ -- даже у берега, гдe на днe прощупывалось что-то склизкое и топкое. Потомъ мы сообразили, что это, въ сущности, и не былъ берегъ въ обычномъ пониманiи этого слова. Это былъ плавающiй слой мертваго камыша, перепутанныхъ корней, давно перегнившей травы -- зачатокъ будущаго торфяного болота. Прошли съ версту къ югу -- та же картина. Рeшили переправляться вплавь. Насобирали сучьевъ, связавъ нeчто вродe плотика -- веревки для этой цeли у насъ были припасены -- положили на него часть нашего багажа, я раздeлся; тучи комаровъ тотчасъ же облeпили меня густымъ слоемъ, вода была холодна, какъ ледъ, плотикъ еле держался на водe. Мнe пришлось сдeлать шесть рейсовъ туда и обратно, пока я не иззябъ окончательно до костей и пока не стемнeло совсeмъ. Потомъ переплылъ Юра, и оба мы, иззябшiе и окоченeвшiе, собрали свой багажъ и почти ощупью стали пробираться на сухое мeсто.
Сухого мeста не было. Болото, камышъ, наполненныя водой ямы тянулись, казалось, безъ конца. Кое-гдe попадались провалы -- узкiя "окна" въ бездонную торфяную жижу. И идти было нельзя -- опасно, и не идти было нельзя -- замерзнемъ. Костра же развести и не изъ чего, и негдe. Наконецъ, взобрались на какой-то пригорокъ, окутанный тьмой и туманомъ. Разложили костеръ. Съ болота доносилось кряканье дикихъ утокъ, глухо шумeли сосны, ухала какая-то болотная нечисть -- но надъ карельской тайгой не было слышно ни одного человeчьяго звука. Туманъ надвинулся на наше мокрое становище, окутавъ ватной пеленой ближайшiя сосны; мнe казалось, что мы безнадежно и безвылазно затеряны въ безлюдьи таежной глуши и вотъ будемъ идти такъ день за днемъ, будемъ идти годы -- и не выйти намъ изъ лабиринта ржавыхъ болотъ, тумана, призрачныхъ береговъ и призрачнаго лeса... А лeсъ мeстами былъ, дeйствительно, какимъ-то призрачнымъ. Вотъ стоитъ сухой стволъ березы. Обопрешься о него рукой, и онъ разваливается въ мокрую плeсень. Иногда лежитъ по дорогe какой-то сваленный бурей гигантъ. Становишься на него ногой -- и нога уходитъ въ мягкую трухлявую гниль...
Наломали еловыхъ вeтокъ, разложили на мокрой землe какое-то подобiе логова. Костеръ догоралъ. Туманъ и тьма надвинулись совсeмъ вплотную. Плотно прижались другъ къ другу, и я заснулъ тревожнымъ болотнымъ сномъ...
Переправъ всего было восемь. Одна изъ нихъ была очень забавной: я въ первый разъ увидалъ, какъ Юра струсилъ.
Яркимъ августовскимъ днемъ мы подошли къ тихой лeсной рeчушкe, метровъ въ пять ширины и метра полтора глубины. Черное {467} отъ спавшей хвои дно, абсолютно прозрачная вода. Невысокiе поросшiе ольшанникомъ берега обрывались прямо въ воду. Раздeваться и переходить рeчку въ бродъ не хотeлось. Прошли по берегу въ поискахъ болeе узкаго мeста. Нашли поваленную сосну, стволъ которой былъ перекинуть черезъ рeчку. Середина ствола прогнулась и его покрывали вода и тина. Юра рeшительно вскарабкался на стволъ и зашагалъ на ту сторону.
-- Да ты возьми какую-нибудь палку опереться.
-- А, ни черта!
Дойдя до середины ствола, Юра вдругъ сдeлалъ нeсколько колебательныхъ движенiй тазомъ и руками и остановился, какъ завороженный. Мнe было ясно видно, какъ поблeднeло его лицо и судорожно сжались челюсти, какъ будто онъ увидалъ что-то страшное. Но на берегу не было видно никого, а глаза Юры были устремлены внизъ, въ воду. Что это, не утопленникъ ли тамъ? Но вода была прозрачна, и на днe не было ничего. Наконецъ, Юра сказалъ глухимъ и прерывающимся голосомъ: "Дай палку".
Я протянулъ ему какую-то жердь. Юра, не глядя на нее, нащупалъ въ воздухe ея конецъ, оперся обо дно и вернулся на прежнiй берегъ. Лицо его было блeдно, а на лбу выступилъ потъ.
-- Да что съ тобой?
-- Скользко, -- сказалъ Юра глухо.
Я не выдержалъ. Юра негодующе посмотрeлъ на меня: что тутъ смeяться? Но потомъ и на его лицe появилось слабое подобiе улыбки.
-- Ну, и сдрейфилъ же я...
-- То-есть, съ чего это?
-- Какъ, съ чего? Упалъ бы въ воду -- отъ нашего сахара ни крошки бы не осталось.
Слeдующая переправа носила менeе комическiй оттeнокъ. Раннимъ утромъ мы подошли къ высокому обрывистому берегу какой-то рeчки или протока. Противоположный берегъ, такой же крутой и обрывистый, виднeлся въ верстe отъ насъ, полускрытый полосами утренняго тумана. Мы пошли на сeверо-западъ въ надеждe найти болeе узкое мeсто для переправы. Часа черезъ два ходьбы мы увидeли, что рeка расширяется въ озеро -- версты въ двe шириной и версты три-четыре длиной. Въ самомъ отдаленномъ, сeверо-западномъ, углу озера виднeлась церковка, нeсколько строенiй и -- что было хуже всего -- виднeлся мостъ. Мостъ означалъ обязательное наличiе пограничной заставы. На сeверо-западъ хода не было.
Мы повернулись и пошли назадъ. Еще часа черезъ три ходьбы -- причемъ, за часъ мы успeвали пройти не больше полутора-двухъ верстъ -- рeшили прилечь отдохнуть. Прилегли. Юра слегка задремалъ. Сталъ было дремать и я, но откуда-то съ юга донеслось звяканье деревянныхъ колокольчиковъ, которые привязываются на шеи карельскимъ коровамъ. Я приподнялся. Звукъ, казалось, былъ еще далеко -- и вдругъ въ нeсколькихъ десяткахъ шаговъ прямо на насъ вылазитъ стадо коровъ. Мы схватили наши рюкзаки и бросились бeжать. Сзади насъ раздался какой-то крикъ: {468} это кричалъ пастухъ, но кричалъ ли онъ по нашему адресу или по адресу своихъ коровъ -- разобрать было нельзя.