- Виктор, - мальчик подпрыгнул, услышав своё имя и подобострастно глядя на учителя, - пойдём в зал.
Стражники раскрыли двери ещё шире, как будто внутрь готовилась пройти целая толпа. Юноша семенил за мужчиной. В помещении оказалось очень светло – множество старых ржавых фонарей развешано по трём бугристым глиняным стенам. Вместо четвёртой красовалось нагромождение булыжников и разного сора толщиной примерно в десяток метров, скреплённое для надёжности каким-то раствором серо-бурого цвета. Комната была вытянутой и очень большой, из мебели здесь находились только несколько абсолютно разных по цвету, размеру, форме и новизне и стилю столов, около каждого из которых столпились подростки и тихонько что-то обсуждали, Вите даже показалось, что в самом углу он заметил пару знакомых лиц, но, что удивительно, Юры не было видно, вероятно, опять забыл или поленился; кроме того, посередине залы располагалось овальное возвышение, которое использовали, как сцену, и именно туда сейчас направлялись двое только что вошедших. Мальчишка захотел обратить на себя внимание куратора.
- Павел Петрович, пожалуйста, простите меня за опоздание, я… - молчание. Глотов попытался снова. – Вам не обязательно было так строго отчитывать тех ребят, они же не со зла… - начал он смиренно.
- Мальчик мой, фальшивая забота о своих обидчиках хуже искренней недоброжелательности.
Парень покраснел и, опозоренный, опустил глаза в пол. Почувствовал, как тёплая широкая рука потрепала его по волосам и радостно встрепенулся.
- Больше так не делай, - предупредил его мужчина, - а теперь иди к товарищам.
Виктор кивнул и подбежал к дальней столешнице, которую недавно утилизировал местный ресторан из-за того, что на лаковом покрытии образовались маленькие трещинки. А соседняя длинная почти новая стойка была сворована Дарием из одного разоряющегося бара («От него не убудет», - оправдался он тогда), в общем, всё это помещение детям и подросткам пришлось обустраивать сами, но никто не жаловался, наоборот, благодаря этому теперь казалось, что зала насквозь пропиталась юными обитателями, стала их местом.
- Ребята, когда начнётся речь и выступления? – подлетел к приятелям мальчик.
- Ты, как всегда опоздал, - со скучающим видом ответила Евгения, лениво отпивая воду из старого гранёного стакана.
- Почему? – не понял Глотов. – Я же пришёл как раз к полудню, может, немного позже... – он осёкся, когда Дима показал ему наручные часы.
- Десять минут второго, - певуче озвучила Женька.
- Нет, не правда! – вытаращил глаза парень. – Я же следил за временем.
- Это я слежу за временем, - хмуро поправила бестолкового друга девушка, - всегда прихожу немного заранее. А ты так и не научился ориентироваться по солнцу и звёздам, сколько раз повторять, летом другие мерки, нежели зимой!
- Я знаю, - сник тот, - значит, обсуждение уже закончилось?
- Конечно.
- Что-то интересное говорили? Ой, то есть, я имел в виду, вы что-нибудь запомнили?
- Язык у тебя вперёд мыслей бежит, - хихикнул Митя. – Сегодня никаких новых сведений не было.
- Плохо, - огорчился опоздавший и сразу заметил, что на него косятся, как на дурака.
- Или хорошо? – неуверенно предположил он.
- Разумеется, хорошо! – воскликнула Женя. – Наконец-то за долгие месяцы стабильность, без изменений, а значит, уверенность в завтрашнем дне!
Виктор застыл, когда понял слова подруги.
- Неужели назначена дата?!
Ребята переглянулись.
- Да, назначена, - короткий, рубленый ответ, словно обухом по голове.
- Когда? – жадно спросил юноша.
- Шестнадцатое марта триста девятого года. Всё ещё может измениться, сдвинуться, но… - дальше парень не слушал, объятый то ли торжеством, то ли ужасом. Как скоро, уже этой весной.
***
За окном чудесная ночь: тёмная, но в то же время лунная и звёздная, тёплая, лёгкий ветерок играет с веточками кустов, и всё, что она накрывала своим невесомым одеялом, вмиг серебрилось, замирало на месте в приятной прохладной дрожи, что пробегает вниз по позвоночнику, и прекращало всякую с ней борьбу – засыпало. Однако даже такая властная, всеобъемлющая ночь не могла проникнуть внутрь особняка Заболоцких; свечи, что горели на первом этаже, не были ей помехой; дело было в том, что Лиза, потирая заспанные подслеповатые глаза, уже второй час сидела напротив двери в туалет, беспомощная и растерянная. Саша забыла принять лекарство. Точнее, не забыла, а, как она сама утверждала, решила попробовать обойтись без него, так как заметила улучшения. О том, где сестра заметила улучшения, и что для этого разглядывала, Лизавета её спрашивать не стала. Да и какая теперь разница? Попробовала. Обошлась. Молодец.