Неподалеку от входа тонко посвистывал крохотный токарный станок. Над ним склонился мужчина с широченными плечами, с торсом штангиста-тяжеловеса. Его длинные чуткие пальцы, несоответствующие могучей фигуре, нежно вели миниатюрный резец над золотистой поверхностью заготовки.
Мужчина так углубился в работу, что не заметил прихода Савича и Ромашко. Склонив голову к правому плечу, он внимательно следил за тем, как резец выбирает тонкую, будто волосок, стружечку и она скручивается в коротенькую пружинку.
— Лесь Прут, конструктор, — шепотом, чтобы не обращать на себя внимания, сообщил Ромашко. — Мы его приняли на работу, когда ты в Киеве был. Перешел к нам из института механики. Золотые руки, золотая голова.
Григорий сдержанно кашлянул. Лесь кивнул, дескать, подождите минуточку, сейчас я освобожусь и буду к вашим услугам. Доведя резец до края заготовки, он выключил станок, немного распрямился. Выпрямиться во весь свой богатырский рост он не мог — мешал низкий потолок.
— Пришлось задержаться. Хотел успеть, чтобы на завтра не осталось.
— А что это у вас тут поразвешено? — спросил Ромашко. — Какие-то модели?
— Так, пустяки... — махнул рукой Лесь. — Догадки не догадки, мысли не мысли... Все вместе. Садитесь, раз уж зашли. Ваша светлость начальство редко когда заглядывает в наше подземелье.
Сели на доске, положенной на ящик.
— Мы собирались уже уходить, — сказал как бы в оправдание Ромашко. — Видим свет...
— Понимаю. Совпадение обстоятельств, — смягчился Лесь. — Вы просто так, без цели зашли?
— Без цели, — кивнул Григорий, осматривая «кабинет» Леся Прута. — На огонек потянуло.
— Курите? — Лесь достал пачку «Примы». Ромашко отказался. Григорий взял сигарету. — Минутку! Вы хотите прикурить... Сосредоточьтесь на этой мысли. Раз, два, три! Прошу затянуться!
Григорий не успел заметить, как и почему на кончике его и Лесевой сигарет зажглось по огоньку.
— Секрет фирмы! — засмеялся Лесь. — Немного химии, немного физики. Никакого обмана.
Григорий запыхтел сигаретой:
— Надо же, горит.
— Вы спрашиваете об этих вещах... — Было видно, что Лесь доволен и неожиданным приходом Ромашко и Савича, и их товарищеским отношением, и эффектом с сигаретой. Он почувствовал, что им интересуются как человеком, как личностью, независимо от его должности и занятий. Он подобрел, оттаял душой. — Я не разбрасываюсь, долблю в одном направлении. Сперва работал в исследовательском химическом институте, потом перешел к медикам-нейрофизиологам, потрудился и в институте механики. Теперь — у вас. Прослышал про вычислительную машину. Нет, я не летун. Поставил себе цель узнать: что такое память и где она гнездится?
— Ну и как, узнал? Или хотя бы приблизился к этому знанию? — скептически спросил Григорий.
— Кое-что подметил... Книга, перфокарта, кинолента — это тоже память. Мертвая и неподвижная. Нужны усилия, чтобы ее оживить, придать ей движение... В вычислительных машинах алгоритмы и эвристики записывают на магнитные ленты. То же самое и в организме... Генетические клетки зафиксировали всю программу его развития. Их память приводится в движение специальным биохимическим механизмом... Проведем параллель с системами управления. Никто не опровергает иерархии систем управления в организме от клетки до органа, до группы органов, наконец, до всего тела...
— Не усложняешь, Лесь?
— Усложнять сверхсложное? Я тоже в свое время был в Киеве, Григорий Васильевич. Слушал Николая Михайловича Амосова. Согласен с его разграничением уровней управления. Одноклеточные — третий уровень. Системы усложняются за счет длины цепочки. Впоследствии их соединения становятся параллельными, происходит надстройка этажей. Сперва — клетки. Потом — первичные системы. На этом уровне создаются параллельные и поверхностные структуры — многоклеточные с человеком в конце. И — племя, род, общество.
— Хорошо усвоил! Хоть сейчас принимай зачет, — пошутил Григорий. — Только не пойму, к чему ты клонишь? Где память?
— Не сбивайте меня с мысли, — попросил Лесь. Он помолчал с минутку, чтобы сосредоточиться. — Я размышляю так... Человечество как систему определяют свои коды информации и свои модели, а память сохраняют язык и вещи. Второй признак — отсутствие строгой и постоянной структуры. Она вся в движении! Ее структура предусматривает такую программу, в ходе выполнения которой и сама структура меняется, что в свою очередь ведет к изменению программы. Все верно. Для общества хранилищами памяти могут быть вещи — строения, мемориалы, памятники культуры, механизмы. А где сохраняется речь?