— Гриша, ты... Ты никогда раньше так серьезно со мной не разговаривал, — Аида отвернулась и смахнула пальцем слезинку. — Я буду стараться... А если что-то не пойму, ты мне растолкуешь. Хорошо? Я не очень буду тебе докучать.
— Я бы охотно, но... — Григорий хитровато прищурился. — Как же я смогу помочь? Тебе каждый день звонят, приходят смотреть квартиру. Не сегодня завтра разъедемся... Что же, мне по телефону тебе все объяснять? И потом, говорят, ты уже и в кнайпу заглядываешь?
— Вон ты о чем, — вспыхнула Аида. — Да, я была один раз в твоей забегаловке. Решила посмотреть то место, где тебя потеряла. Ну и что? Моя совесть чиста перед тобой. Можешь в этом убедиться, расспросив своих дружков. А что касается нашего разъезда... — Аида помолчала. — После того как твою Беркович вытурили с работы, я немного успокоилась. И решила подождать, посмотреть, как оно дальше будет. Может, ты угомонишься теперь, возьмешься наконец за ум.
Григорий наколол на вилку кружок огурца, но ко рту не поднес, стал вертеть его в блюдце: «Да, она меня действительно любит. Любит ради меня самого... Мудрый Гегель утверждал, что настоящая сущность любви в том, чтобы отказаться от осознания самого себя, забыть себя в другом «я» и, однако, в этом исчезновении найти самого себя... Гляди, какое оно глубокое и взаимное — это проникновение!..»
— Надеюсь, ты меня понял. И давай больше не будем об этом. — Аида встала, подошла к кровати. — Хочу пораньше лечь сегодня. Какая-то слабость во всем теле. Когда поешь, уберешь сам посуду. Долго будешь работать?
— Не знаю, надо еще в справочниках покопаться. — Григорий погасил верхний свет, затенил платком торшер, открыл форточку. Сев за стол, он снова погрузился в свои размышления.
«Человек становится единственным и неповторимым лишь для того, кому он действительно дорог. Те, кого никто не любит, легко забываются. Они проходят как тени, не проявляя своей предметности. Но вот мы бы расстались и... С уходом того, кто любил меня, с кем связано тугое переплетение моих чувств, исчезают, растворяются в непроглядной темноте прошлого и мои чувства, и часть моей личности. Кто способен увидеть меня глазами близкого человека? Таким, каким я был тогда? Я изменюсь, изменится окружающая среда, течение жизни изменит черты лица и штрихи характера. Я — тогдашний, и я — нынешний... Кое-что сохранится в этой изменчивости, зафиксируется в последней фазе. Но хватит ли этого «кое-что» для полноты воссоздания мимолетного мгновения, побуждения, толчка к действию, чувству?..»
Какая-то отдаленная, не до конца осознанная мысль не давала покоя Григорию. Почему-то казалось, что все это слишком упрощенно, все это претворено в схему, что передача возбуждения идет лишь в одном направлении — восходящем; афферентные нейроны, очевидно, в промежуточном состоянии — не возбужденные и не заторможенные — способны передавать еще какие-то импульсы, природа и направление которых не определены потому, что по инерции мышления исследователи привыкли сводить наблюдения к однозначной оценке. Затем для него вроде бы кое-что прояснилось, и он с облегчением отметил, что человек в новых ситуациях ведет себя зависимо от приобретенного ранее опыта решения подобных ситуаций. Новая проблема сознательно или подсознательно сопоставляется с прошлым опытом. А опыт, вынесенный из события, в котором человек лично принимал участие, более действенный, даже более объемный, чем тот, который он приобрел из чьих-то наблюдений. Реальное поведение индивидуумов редко когда совпадает с воображаемым поведением. Особенное влияние оказывают конфликтные ситуации. Следовательно, личная активность прежде всего направлена на самосовершенствование...
«Стоп! От этого и надо танцевать: конфликт, направленный на самосовершенствование. Будем учить машину решать критические ситуации, запоминать ход. Будем запоминать и сами, фиксируя свои наблюдения на магнитной ленте и наделяя собственным опытом всю эту кучу приборов, которую конструкторы расчетливо и экономно разместят...»