— Я не то сказал?
— Евгений Никитович, почему вы говорите шепотом? Ведь лента идет без звукового сопровождения. — Помолчав, Петр Яковлевич добавил: — Ну-ну... Может, действительно основать филиал?
В продолговатом коридоре, где шел просмотр ленты, вспыхнул свет, стихло стрекотание проектора. И тут же из-за стены донесся стук дизельного движка и астмастическое посапывание компрессора. Сухо, будто автоматы, затрещали пневматические молотки. Видно, Гузь наверстывал упущенное.
Петр Яковлевич взял Сюсюка за пуговицу.
— Вот что, Евгений Никитович... Пленка хорошая, есть немало материала для анализа. Не поленитесь, посидите, расчлените все на составные части... Попробуйте каждый двигательный акт ребенка связать с деятельностью нервной системы. Покопайтесь в книгах Жан-Жака Руссо и Готфрида Лейбница... Ромена Роллана не забудьте...
— Простите, Петр Яковлевич! Беллетристика и наша работа? — пожал плечами Сюсюк. — Вы серьезно?
— Такая штукенция, Евгений Никитович... Очень сложная и запутанная. Прошу вспомнить, что писал Ромен Роллан о любви. Не припоминаете? Ну вот... У нее есть удивительные способности, она имеет как бы обратную силу. В ту самую минуту, когда Жан-Кристоф понял, что любит Минну, он понял, что любил ее всегда. Заметьте, что такой обратной силой наделены все человеческие чувства.
— Слишком неожиданно... — пробормотал Сюсюк. — А к чему все это?
— Э, голубчик, такая штукенция... Скучно объяснять очевидное. Но хорошо, попытаюсь. Слушайте внимательно. Назову некоторые проблемы становления детского организма, его психики. Раз — переход ребенка от реактивности к активности и связанной с этим психической саморегуляции. Два — распознание ребенком своего образа и овладение личными местоимениями. Три — развитие и трансформация самооценок. Четыре — формирование сознательного «я» и социальное самоопределение личности...
— Ишь к чему подвели! — встрепенулся Сюсюк, мысленно проклиная тот миг, когда согласился на съемки. Ведь это ж сколько книг придется перелистать, напрягать мозг. А сколько придется убить времени! Покорно вздохнув, он угодливо улыбнулся. — Давайте я еще одну ленту изготовлю. Чтоб больше материала было.
— Достаточно и этой, — разгадал его маневр Петр Яковлевич. — Даю вам неделю, и ни дня больше.
— Да, придется порядком попотеть.
— Придется, — кивнул Петр Яковлевич, направляясь в свой кабинет.
Раскрасневшийся от мороза и быстрой ходьбы Савич, войдя в приемную, сразу же направился к двери кабинета начальника лаборатории. Но секретарша остановила его:
— Пошаркал смотреть киноролик.
— Сама ты шаркаешь, — огрызнулся Савич, опускаясь на краешек стула. Не вовремя, ох не вовремя подвернулся этот ролик. Вдруг вскочил. — Дай ключ!
— Какой? — захлопала длинными ресницами Натали.
— От кабинета Петра Яковлевича. Мне надо кое-что записать.
— Пишите здесь...
— Ты, лисичка, не крути хвостом! Ты мне мозги намозолишь, пока я что-то буду писать. Ну!
Натали выдвинула ящик стола, взяла ключ, протянула его Савичу.
— Никакого шарма в отношениях с дамами... Ну никакого!
— Дама! — хохотнул Григорий, исчезая в кабинете Петра Яковлевича. — Бубновая, червовая? Перекрасьтесь в крестовую, тогда и будет шарм. Дама!
Когда в приемную вошел Петр Яковлевич, Натали сердито буркнула:
— Открыл ваш кабинет... Ворвался как бандит... Будто ему все дозволено...
— Кто ворвался? — удивленно взглянул на нее Петр Яковлевич.
Натали вскочила, подбежала к двери кабинета, распахнула ее.
Петр Яковлевич увидел Савича, сидевшего на полу. Перед ним были расстелены листы ватмана.
— Простите, Пе... Як... — Григорий встал, одернул свитер. — Кстати, уместное сокращение. И смысл имеет. Одну букву изменим — и выйдет Пыяк.
— Где тебя черт носил? — Петр Яковлевич пропустил мимо ушей дерзость Савича, хотя понимал, что Натали, услыхав новое прозвище, сегодня же разнесет его по отделам. — Пыяк... Пусть будет Пыяк, хоть я этого зелья не употребляю...
— Идите сюда. — Григорий схватил пальцами за рукав и силком потащил начальника в кабинет, забыв, что Петр Яковлевич на протезах и не может передвигаться так же ловко и энергично, как он.
— Показывай, показывай свое творение. — Переступив через ватманские листы, Петр Яковлевич открыл настежь окно. — Надымил, не продохнешь. Ну давай, выкладывай на кон, что принес.
— Весомого, ощутимого — ничего... — Григорий стал на одно колено, носком ботинка пододвинул к себе лист ватмана, поднял его. — Прежде всего изложу ход размышлений. Начнем с цикличного запоминающего элемента. Каморка памяти... Я отказался от релейной схемы с блокировкой. Отбросил феррит с тригером. Остановился на схеме, в которой имеется логический элемент «или» с линией задержки. Почему? Импульс, подлежащий запоминанию, подается на вход элемента «или». Из входа он поступает в линию задержки, миновав ее, снова попадает на вход «или». Если время задержки сделать во много раз больше, чем продолжительность импульса? Схема успеет запомнить целую серию новых импульсов. Выигрыш в увеличении объема информации. Это — память...