— Хватит, знаток! Я уже столько лет на них передвигаюсь. Но каждый раз при поломке зову мастера. Расхождение между внешним действием протезов и восприятием и управлением ими... Еще одна грань... — Петр Яковлевич помолчал. — Заканчиваем установку машины. Гоняем ее на стандартных программах, составляем свои. Прогресс! Ты задумывался, что оно такое и с чем его едят?
— Конечно! Общие законы получения, сохранения, передача и преобразование информации.
— Ну вот, снова спрятался за тарабарщиной. Об информации будешь твердить теми же словами? — поморщился Петр Яковлевич.
— Могу, если хотите... Совокупность сведений о природе и обществе, в том числе о технических системах... Мерой информации является степень неопределенности в распределении энергии или вещества в пространстве и во времени. Определение академика Глушкова... Информация существует, поскольку существуют материальные тела и созданные ими неоднородности...
— Вон ты какой! Хочешь — продолжу? Информация может охватывать и те сведения, какими обмениваются люди, и те, что существуют вне их сознания. Так?
— Верно. Все верно. Не пойму одного: чего вы от меня добиваетесь?
— Чего, чего... Чтобы ты взглянул на все эти определения с точки зрения нашей лаборатории. Я бы сформулировал так. Кибернетика в моем понимании — это особый, современный способ мышления. Мировоззрение и мировосприятие людей. Чем мы занимаемся? Расширяем базу понимания процессов мышления в узком значении, биологических процессов — в широком значении. Нейрофизиология, логика, психология, теория информации — киты, на которых плывет к цели наш коллектив. А методы...
— Найдутся и методы! — воскликнул Савич. — Я просидел с Душиным два часа за пультом, и мне открылись возможности, которые раньше и не снились. Меняется не только форма и методы исследований. Вычислительную машину я начал воспринимать как могучего и мудрого помощника. Он и подскажет, и посоветует, и варианты предложит...
— Охолонь, Григорий. Горячая голова не лучший советчик. Возьми вот эти книги. — Петр Яковлевич кивнул на стопку книг, лежащих на краю стола. — Для нас использование машин — новинка. А в этих книгах — опыт, раздумья, советы. Посмотри сам, ознакомь подчиненных. Готовься, придется тебе...
— В отделе все сделаю.
— Я — про лабораторию! — подчеркнул Петр Яковлевич.
— Орест Остапович не поступится... — Григорий предвидел неминуемость острых стычек с Олияром.
— Чепуха. Завтра принесут приказ о назначении тебя исполняющим обязанности.
— Но имейте в виду. Предупреждаю. Водить сотрудников в туалет за ручку не намерен.
— У тебя и времени не будет. Пока продерешься сквозь мудрствования написанного, пока овладеешь... — Петр Яковлевич усмехнулся. — Я же и говорю, чтобы не водил.
— Насколько я понимаю... — Григорий верно истолковал усмешку Петра Яковлевича как предостережение: не зарывайся, не дави на людей. — С самого начала придется научиться моделировать нервные процессы.
— Сам увидишь, сам решишь... Стану на ноги — будем вместе...
Открылась дверь. На пороге, упершись руками в крутые бока, стояла Килина:
— Пусти их, а у них совести нет... Это ж сколько можно больного человека... Едут и едут на нем, как на коне, передышки не дают.
— Ой, Килина, — покачал головой Петр Яковлевич. — Взгляни на часы.
— Я полтора часа с них глаз не свожу.
— Еще две минуты.
— Тот две, тот три... — выходя, буркнула недовольно Килина. — Половина суток прочь.
— Прошу тебя, Григорий... — замялся Петр Яковлевич. — Аида славная... Не поладили, не сошлись в чем-то... В жизни оно знаешь как? Я вот до сих пор тужу по Ривке. Было счастье и растаяло, как снег весною. Но и осталось. Памятью, сыном, чувством. Горькое счастье и — сладкое. Я им живу... Ну ладно. Иди. А над моими словами все-таки подумай.
Когда Григорий вышел, Петр Яковлевич устало положил голову на подушку. Он держался из последних сил, не хотел, чтобы Савич заметил, как измучила его смерть бабальки, посещение могилы Ивана Сергеевича. Хорошо, что приехала Килина и взяла в свои руки заботу о нем: слабом, беспомощном. Не будь ее, пришлось бы, наверное, приглашать на помощь какую-нибудь старушку.
На фотографии на противоположной стене стояла во весь рост, запрокинув голову с тугим жгутом черных волос, Ривка. Его первая и последняя любовь. В тот яркий, солнечный день она получила диплом. В полуприкрытых длинными ресницами глазах плещутся лучи солнца, они поблескивают и на ровных зубах, и на полных губах. Оттопыренного подбородка касается большая роза. Красивую точеную шею охватывает тоненькая золотая цепочка с капелькой-кулоном, прилегающим к светло-синей блузке.