В тот день выпускники всем курсом вышли в парк перед зданием университета. Фотограф поставил Ривку возле куста сирени. Долго приноравливался, чтобы щелкнуть затвором. Ей надоело ждать. Нашла взглядом его, Петра, позвала: «Подойди сюда... Поцелуй меня... Теперь мы всегда будем вместе...» — и запрокинула голову, подставляя губы для поцелуя.
Такой она и осталась: и в памяти, и на фотографии.
Всего два года — пьянящих и терпких — прожили они вместе. Всего два года. Она не вернулась из родильного дома, оставив после себя маленький живой комочек с ее глазами и ртом, с ее лбом и носиком — сына. Славку.
«Ривка, недолгое счастье мое! За что ты полюбила меня — безногого, безрукого? Ведь рядом были стройные, красивые, сильные... С ними тебе наверняка шагалось бы легче по жизни».
«Для меня всегда был только ты, Петрусь. Знал бы ты, как я ждала твоего возвращения из Москвы, куда ты поехал за протезами! Ты мне снился, когда я находилась в Золочевском детдоме. К тебе я бегала на свидания, став студенткой...»
«Что ты нашла во мне, Ривка?»
«Не каждый бросит свое тело на мины, чтобы спасти других. Не каждый, став калекой, вскарабкается на крутые склоны науки и достигнет вершин. Не каждый на твоем месте смог бы идти такой трудной и долгой дорогой. Мне очень хорошо было с тобой. Не я, а ты поддерживал меня в минуты бессилия и слабости. Жалко, что сына растим мы в разлуке».
«Неправда. Ты всегда рядом. Вместе со мной растить Славку... Сколько надежд, сколько грез облетело белым цветом...»
«А сколько дало ростков! Ты просто не замечаешь их. Ведь для тебя главное — это твоя наука, твой коллектив, твои единомышленники, друзья и недруги».
«Почему — недруги?»
«Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты. Верное утверждение. Оно не опровергает более глубокой сентенции. Скажи мне, кто твой враг, и я скажу, мудр ли ты. Врагов следует выбирать с умом. Они как никто испытывают остроту твоей мысли, глубину предвидений, убежденность и разительность доказательств...»
«Довольно об этом... Я тоскую по тебе, моя рыбка! Трудно мне одолевать болезнь, нелегко переживать утрату... Положить бы голову тебе на колени, как это было раньше. Ты бы погрузила пальцы в мои волосы, склонилась и смотрела бы в глаза — долго-долго, целую вечность. Я бы ощутил твое горячее тело, вбирал бы в себя твой взгляд. И был бы снова самым счастливым человеком на свете».
«Ты устал... Усни, Петрусь. Силы снова вернутся к тебе. Усни. Знаешь: если мозг отдохнет, человек становится крепче».
«Усну, моя рыбка, усну».
«Я приду в твой сон. Принесу с собой весну».
«Принеси, моя рыбка».
«Будет белый цвет, будет шелест листьев и много-много солнца...»
«Дай мне солнца, рыбка».
«Спи! Я солнцем приду в твой сон...»
...Войдя в кабинет Олияра, Савич увидел, что тот позирует скульптору.
Ничего не сказав, даже не поздоровавшись, Григорий пошел по отделам. Почти все сотрудники занимались не работой, а своими личными делами. Кто-то читал роман, кто-то играл в крестики-нолики, кто-то мастерил сигнальное устройство против угона автомобилей — за них хорошо платили.
Возвратясь в кабинет Олияра, он грохнул кулаком по столу.
— Чем же ты здесь занимаешься?! Ведь ты угробишь лабораторию!
— Это... Это... Я позирую... Скульптор создает грудной портрет... князя Льва, именем которого назван наш город, — залепетал Олияр.
— А что? — воскликнул скульптор, невзрачный, суетливый мужик с огромными руками. — Сколько достоинства, воли, твердости...
Григорий в сердцах сплюнул, вышел из кабинета.
23
После врачебного обхода, назначений, распоряжений Майя, как и всегда, уединилась в оранжерее. Обжегшись в экспериментах над кустарниками, она не оставляла исследований. Свою неудачу приняла спокойно: с кем не случается... Постижение мира — не забава. Тот, кто пожал неудачу, достоин успеха. Не удалось с кустарниками, найдется кое-что получше. Материал для экспериментов был под рукой — цветы. Не какие-нибудь! Неусыпными стараниями садовника белые цветы эйхариса и зимой раскрыли ладошки лепестков.
Сам садовник, наверное, не знал, откуда и когда появились эти цветы в здешних краях. Не исключено, что случилось это в незапамятные времена, задолго до того, как проницательный и наблюдательный Фурье попал в египетские пески.
Брели караванной тропой верблюды с ценным грузом-подарком. Эфиопский император отправил далекому северному царю-единоверцу сыновей вождей племен, чтобы они под мерцанием Полярной звезды исполнили службу верных и преданных стражей царской особы. Кто-то из юношей, сорвав тугой шарик эйхариса, спрятал его вместе с семенами. И зацвели африканские цветы на чужой земле, превозмогая тоску по теплому и привычному родному приволью. Правда, дамы и господа, любуясь и восхищаясь красотой этих цветов, называли их по-своему: лилии. Белые лилии.