— Вижу. Словно дурной какой-то. Чего это он?
— А Беромир отвечает на вопросы, которые задали эти. Выставляя их неучами и дураками. И я ему кое-что подсказала, да он и сам многое уже услышал. Вот их и выкручивает. Вступить в спор ведь не могут. Да и вообще — больно и стыдно им сейчас. Видишь? Видишь? На них вся молодежь взгляды кидает насмешливые.
— Неужели усидят?
— А им сейчас нельзя выступать. Беромир умнее. И он умеет говорить. Они же только вовремя, под руку ругаться здоровы. Выходить слово против слова для них сейчас означает утратить всякий авторитет.
— Дивно. — покачала головой Златка. — А в чем суть их мести? Что-то я не понимаю. Просто Беромира всякими глупостями оклеветать?
— Дочка, это очевидно. Они хотят выжить. Отомстить ему и выжить. Вероятно, планируют настроить остальных против Беромира. Да так, чтобы после его убийства, им дали уйти. А еще лучше воспринимали поборниками справедливости.
— Твари… ой твари… он ведь для них сакральные знания открывает, а они… Как их земля только носит⁉
— Луну назад ты так не считали, — улыбнулась Мила.
— Так, луну назад я его и не знала. — улыбнулась Златка.
Глава 4
167, май, 19
Небольшая лодка-долбленка уткнулась носом во влажный берег. И молодой паренек лихо выскочил из нее на землю. Подхватив веревку, за которую и подтянул.
Вернидуб, опираясь на весло, как на посох, выбрался следом.
Вручил измазанное плодородным илом «древо» своему спутнику и направился в сторону древней дубовой рощи. Той, что росла на высоком холме у излучины Днепра. Недалеко от того места, где многими сотнями лет позже будет заложен детинец города Орша. Но на другом — левом берегу.
Дорога не близкая и в горку. Но если не спешить, то и в его годах осилить ее несложно. Тем более что он редко здесь бывал.
— Кто таков? — раздался мужской голос, и из-за деревьев выступило несколько мужчин с копьями.
— Вернидуб из Боровых медведей. — с некоторой торжественностью ответил гость. Он знал этих людей, а они его. Причем давно. Но все одно — ритуал есть ритуал.
— Проходи, — ответил самый старший из них, оправив пышные усы. — Только тебя все и ждут.
— Много собралось?
— Сам увидишь. — ответил он также по обычаю.
Ведун кивнул и молча прошел внутрь священной рощи. В ее центр. Туда, где стоял раскидистый древний дуб, на поляне возле которого обычно проводили редкие, но важные встречи люди его круга.
Ради такого дела он даже облачился в белые одежды.
Ну так-то не крашенные просто и выцветшие на солнце. Но все равно — в здешних реалиях вполне белые.
Вошел.
Тепло со всеми поздоровался.
И сел на указанное ему место.
— Мы здесь сегодня собрались из-за нового брата нашего — Беромира из Тихих медведей. — произнес самый старый ведун, выполнявший по обычаю роль этакого спикера, то есть, ведущего собрание. — говорить за него станет Вернидуб, ответственный за его пробуждения.
— Отчего же Беромир сам не прибыл сюда? — спросил кто-то из дальнего угла.
— Да, почему? — спросил старший, обращаясь к Вернидубу. — Ты знаешь наши обычаи и воспитал уже несколько наших собратьев честь по чести. Объясни свой поступок.
— Дело в том, что я не могу его сюда вести, так как не отвечаю за его пробуждение. — максимально спокойно ответил седой. — Я Беромиру лишь имя подобрал.
— Как же так?
— Тут так просто и не объяснить… — произнес Вернидуб и ненадолго замолчал. — На моих глазах Беромир пал бездыханным телом в реку и волны его стали уносить от берега. Я потом попытался бежать из плена, но меня раненым да в беспамятстве бросили подыхать. Когда же я очнулся — рядом был он. Живым и уже пробудившимся.
— Странные вещи ты там говоришь. Получается, что он на твоих глазах умер, а потом восстал? — переспросил старший.
— Да. — кивнул Вернидуб.
— Таким среди живых не место. Неужто сгубить не сумел?
— Даже не пытался. Ибо восстал он живым. И первое, что сделал — вылечил меня, избавив от загноившейся раны.
Все ведуны переглянулись, с трудом сдержав шепотки.
Вернидуб же, выдержав паузу, продолжил:
— В те дни мне казалось, что я словно с иноземцем из далеких краев говорю, который едва выучил язык. Ибо слова он говорил наши, но очень странно. Да и постоянно срывался на какую-то иную речь. А порой и не одну.
— Ты оставался рядом с ним целый год, чтобы присмотреть за ним?