"Операция Ы", мы сделали проще. Сдача зачета уже закончилась, и мы, неподготовленные, просто рискнули, войдя и вытащив билеты наобум.
Двое уже сидели перед преподавателем, когда в рациях раздалось:
– Сто тридцать первый, сто тридцать второй, Измаилу.
Голос прозвучал громко и четко, испугав не только преподавателя, но и нас, сидевших в ожидании позывного.
– Ой, – сказал Клим. – Простите.
Он встал и отвернулся.
– Измаил, мы заняты…
– Вы срочно нужны в отделе, – звучало из динамика, спрятанного за лацканом пиджака. – Оперативная обстановка…
– У нас экзамен, мы с преподавателем сидим, – стараясь сдержать смех, ответил Клим в микрофон.
– Вызывают, – повернулся я к преподавателю. – Мы – оперативники спец.группы ОБХСС…
– Так вы идите, идите, – заволновалась пожилая женщина, преподаватель ВУЗа, помнящая сталинские времена.
– А экзамен как же?
– Давайте ваши зачетки, давайте.
В момент, когда она ставила нам зачет, в комнату влетел тот, кто говорил из-за двери.
– Простите, ребята, слышали, всех срочно собирают в отделе?
– Слышали, зачетку давай.
– А он с вами? – уточнила кандидат наук.
– Он наш главный, – лицо Клима растянулось в умиротворяющей улыбке.
– Тогда давайте скорее и Вашу зачетку. Всего доброго ребята. До свидания.
– До свидания,- выпалили мы, выскакивая из комнаты и сдерживая на ходу хохот.
– В отдел-то идем? – спросил Клим, когда мы отхохотались, отойдя на приличное расстояние от комнаты, где принимался экзамен.
– А чего еще делать?
И мы отправились в районное отделение МВД.
Неоднократно нас, как дружинников, посылали помочь в детскую комнату милиции, где я познакомился с Екатериной. Молодая, симпатичная девушка училась в педагогическом институте Ее большие зеленые глаза и стройная фигура вызывали во мне бурные мужские желания. Наши отношения переросли из дружеских в близкие, и мы понимали друг друга не только как влюбленные, но и как оперативник – оперативника.
Наступило время Андропова, и вместе с девушками из отдела мы отлавливали тех, кто прогуливал школу или ПТУ.
– Внимание, проверка, я прошу всех предъявить документы, – кричал кто-то из нас, когда мы входили в кинотеатр.
– Стоять! Стоять, я сказал! – орал я, несясь по весеннему
Ленинграду за молодым перепуганным пареньком. Подсечка, залом руки, голову назад – задержание произведено быстро и чисто.
– Кто такой? Почему бежал? – допрос был быстрым и коротким.
– Я из ПТУ, – утирал разбитый нос пацан. – У нас практика.
– Почему не на практике?
– У нас вторая смена.
– Тогда зачем бежал-то?
– Испугался…
– Дурак, я ведь мог тебе и руку сломать… Вали отсюда.
Мы проверяли задержанных через центральный адресный стол информационного центра МВД, элементарно получая суточный оперативный пароль.
– Алло, дежурненький, куда едем?
– Киев.
И я "ехал" в Киев, называя этот пароль служащей девушке из ИЦ.
– Добрый день…
– Санек, привет.
– Как ты меня узнала?
– А ты единственный в городе, кто даже в три часа ночи говорит
"Добрый день".
– Для нас и ночь – день добрый. Справочку дашь?
– Тебе я не смогу отказать. Диктуй.
Среди тех, кто дежурил вместе с нами, были и отслужившие в армии, вернувшиеся домой и вгрызшиеся в гранит науки. Их рассказы были солью наших посиделок. Ну как можно было пропустить рассказы Сережи о службе в дивизии Дзержинского в Москве или рассказы Олега о службе в штурмовой бригаде? Мы, салаги, сидели, открыв рот, и не предполагали, что в скором времени многим из нас предстоит надеть кирзовые сапоги.
Родителям мое времяпровождение не нравилось, несмотря на то, что я не пил и не курил, как многие сверстники. Они считали, что еврей и мент могут сидеть только по разные стороны стола, но поделать ничего не могли. Никакие уговоры, никакие объяснения на меня не действовали, и я снова пропадал в ночных рейдах, на тренировках по рукопашному бою и собраниях внештатников, проводимых прямо в отделе и, конечно, у Екатерины, которая часто ночевала в бабушкиной квартире на Мойке.
– Не надо сегодня. Ну, зачем тебе это надо? – обычная защита советской девушки в постели, чувствуя рядом с собой неутомимого мужчину.
– Я люблю тебя.
– Я тебя очень люблю, но, может быть, мы сегодня поспим?
Кто научил женщин этим вопросам, на которые нельзя дать вразумительный ответ? Где был Фрейд, когда утверждали, что в СССР секса нет? Почему молодым людям надо было всего добиваться экспериментальным путем проб и ошибок? На эти ответы зарождающаяся в
Советском Союзе наука психология не спешила дать ответы.
При таком образе жизни было естественно, что в момент выбора летнего трудового лагеря в институте, я выбрал городской оперотряд, куда меня с радостью утвердил не только институтский комитет комсомола, но райком. Призыв
Мама с сестренкой отдыхали в небольшом санатории на острове под
Ленинградом, а я, выполняя обязанности командира оперотряда центра города, бегал во время каникул после окончания первого курса, на
Невском проспекте, фанатично стараясь избавить город от спекулянтов и валютчиков. Ночные рейды стали частью моей жизни, и родитель, и так не часто наблюдавший меня дома, совсем перестал лицезреть мою личность в родных пенатах в квартире с камином, расположенной в старинном доме построек времен Петра Первого между Марсовом Полем и
Эрмитажем.
Наши оперотрядные мероприятия не всегда выглядели культурно, с учетом того, что любой даже самый мелкий валютчик знал, что мог получить срок от трех лет. Мы не только патрулировали улицы центра города в команде, но и оформляли задержанных, передавали их патрулям, отчего знали все милицейские машины в районе. Горком комсомола устраивал дополнительный мероприятия под своим началом. В таком рейде я познакомился с корейцем Юрием Кимом, командиром подобного нам отряда соседнего, Невского района.
– У тебя ксива с собой?
– С собой.
Отсутствие удостоверения у Кима было необычным явлением для оперативника, но кореец не дал мне сильно задуматься.
– Пойдем с тобой в паре. Приводить будем не к вам, а в оперчасть гостиницы.
Мы вышли на перпендикулярную Невскому проспекту улицу, идущую мимо гостиницы Европейская к памятнику Пушкину, за которым стоял
Русский музей.
Ким сразу встал около двери туристического автобуса. В темном салоне через тонированные стекла виднелся известный всему району валютчик, разговаривающий с водителем.
– Будем брать.
– С чем ты его брать будешь? Он никогда так не будет брать баксы.
– Не важно с чем. За приставание к иностранцам.
– Там и иностранцев-то нету.
Валютчик начал спускаться по лестнице из автобуса. Ким, не слушая меня, быстро приблизился к двери.
– Предъявите Ваши документы.
– А ты кто такой?
– Милиция. Покажи ему удостоверение.
Я достал удостоверение внештатного сотрудника милиции, уже предчувствуя неладное.
– Да пошли вы оба, – валютчик, чувствуя, что за ним в этот раз ничего нет, дернул рукав, за который ухватил кореец.
– Со мной! – опять потянул на себя руку Юрий.
– Пошел ты, – парень резко дернул руку и встал в стойку.
Кореец последовал его примеру, и шоу, на которое нельзя было бы достать билеты ни за какие деньги, началось. Таких спаррингов я не наблюдал ни на одной тренировке. Валютчик ударил, Ким поставил блок и нанес встречную серию ударов руками и ногами, но спарринг – партнер свободно от них ушел. Резко развернувшись, валютчик, вяло переставляя ногами, побежал, Ким бросился за ним, в этот момент убегавший резко оттолкнулся от земли и постарался ударить корейца ногой в живот, попав в жесткий блок. Сунув удостоверение в карман, я подбежал к ним.
– Ты что сделать хочешь? – спросил я корейца, стоящего в стойке каратиста.
– Задержать.
– А чего тогда ногами машешь?
Валютчик не стал дожидаться ответа и развернулся к нам спиной. Я тоже не стал ждать ответа и сделал резкий шаг вперед, перехватив уходящую назад в беге правую ногу. Дальше сработал автомат – удар под коленку, болевой на руку, зажим головы. Валютчик, упав на колено, свалился на грудь и рявкнул под болевым приемом. Я держал так, как учили и как неоднократно было отработано не только в спортзале. Но моего веса явно не хватало. Парень начал поднимать меня на мышце.