Пассажир, который недавно уверял ее в невероятности нападения воздушных пиратов, спокойно спал в своем кресле. Глаза его были закрыты, руки лежали на коленях. Из приоткрытого рта, словно кусок жвачки, высовывался кончик языка. Только теперь Кэти поняла, что все еще держит свой стакан в руке над головой. Напиток пролил ее сосед. Наверное, поэтому она и чувствовала, что под ногами мокро. Она не осмелилась посмотреть вниз.
– Вы знаете его? – спросил вооруженный бандит, кивком головы давая понять, кого имеет в виду.
– Нет. Мы просто беседовали, – сказала Кэти.
– Мы знаем его, – сказал бандит и выпустил поток иностранных слов с таким видом, будто собирался сплюнуть.
На помощь ему сразу же подошел его сообщник, тоже вооруженный.
– Я могу опустить стакан? – спросила Кэти. Смуглый бандит с невозмутимым лицом кивнул.
Кэти поставила стакан на ковер и прижала к себе Кевина обеими руками.
– Как вас зовут? – спросил смуглый бандит.
– Миллер. Миссис Кэтрин Миллер. Мой муж – инженер строительной фирмы. Он работает в Афинах. Я лечу к нему.
– Очень хорошо. Так о чем вы беседовали с доктором Геллетом?
– Это был обычный разговор. Я не знаю его. Мы просто болтали. – Она ждала, когда же наконец сосед проснется, скажет что-нибудь и тем самым отвлечет внимание бандитов на себя.
– Ясно, – сказал бандит. – Он ничего вам не передавал?
– Нет, нет, – покачала головой Кэти, – Абсолютно ничего.
Смуглый бандит грубо отдал какой-то приказ на своем гортанном языке. Пистолет, который был приставлен к голове Кэти, скрылся в кобуре. Руки державшего пистолет светлокожего бандита освободились, он снял с доктора Геллета куртку, и по странной неподатливости его тела Кэти поняла, что ее приятный попутчик мертв. Таблетка, которую он поднес к стакану, когда трое молодчиков появились в проходе, очевидно, была ядом.
Быстрым, сноровистым движением светлокожий бандит раздел и обыскал доктора Геллета.
– Ничего, – сказал он, наконец.
– Неважно. Он был нужен нам живой. Миссис Миллер, вы уверены, что доктор Геллет не сказал вам ничего важного?
Кэти покачала головой.
– Попробуйте вспомнить. Какие были его последние слова?
– Он сказал, что любовь сильнее ненависти.
– Вы лжете. Он сказал вам что-то еще, – трясущимися губами произнес смуглый бандит.
– Мы проиграли, – сказал светлокожий. – Что он мог сказать ей за несколько минут? Да и если бы он даже передал ей свои бумаги, он был нужен нам живым. В качестве выкупа. Он знал, что за мертвого выкупа не получишь. Он нас перехитрил. Мы проиграли.
В уголках рта у темнокожего выступила пена.
– Мы не проиграли. Эта американка помогла еврею. Если бы американцы им не помогали, мы бы вышли победителями. Она во всем виновата.
– Братишка, шеф, да она же всего лишь домохозяйка.
– Она что-то знает. Она причастна к сионистскокапиталистическому заговору. Это они вырвали у нас из рук победу.
– Нас надул доктор Геллет, а не она.
На лице смуглого выступила краска. Его темные глаза гневно загорелись.
– Ты рассуждаешь, как израильский агент. Еще одно слово в ее защиту, и я пущу тебе пулю в лоб. Веди ее вместе с сосунком в хвост. Я допрошу их.
– Слушаюсь, шеф.
Кэти попыталась встать, но что-то помешало ей. Светлокожий наклонился к ней, и она подумала было, что он хочет дотронуться до ее бедер, но тот всего лишь отстегнул привязной ремень на сиденье.
Он помог Кэти подняться, и она, перешагнув через ноги Геллета, вышла в проход.
– Я действительно ничего не знаю, – проговорила она сквозь слезы.
– Даже если бы и знала, это ничего не меняет, – сказал светлый бандит. – Он был не военный. Он представлял ценность сам по себе.
– Кем же он был? – спросила Кэти.
– Исследователем рака. Мы не хотим, чтобы израильтяне первыми нашли средство от этой болезни. Это было бы слишком хорошо для их пропаганды. Мы хотели обменять Геллета на некоторых наших деятелей, сидящих в израильских тюрьмах.
– Заткнись! – скомандовал главарь.
Когда они вошли в закуток в конце салона, главарь забрал Кевина у Кэти.
– Обыщи ее, – приказал он своему сообщнику. Последовала тирада на незнакомом Кэти языке. «Должно быть, это арабский», – подумала она. Произнося эту тираду, светлокожий растопыривал пальцы, словно подвергая сомнению разумность приказа.
Главарь ответил какой-то короткой гневной фразой, и его сообщник склонил голову.
– Раздевайся, – приказал он, – я буду тебя обыскивать.
Всхлипывая, Кэти сняла жакет в клетку, белую блузку, расстегнула юбку. Она отвела от бандитов глаза.
– Тебе же велели раздеться, – рявкнул главарь. – Снимай с себя все. Ты что, не знаешь, что значит раздеться?
Склонив голову, Кэти завела руки за спину и расстегнула лифчик. Она была слишком перепугана, чтобы испытывать стыд.
Она стянула с бедер трусы, и они сползли на пол.
– Теперь обыскивай се, – сказал главарь. – Руками.
– Да, Махмуд, – отозвался светлокожий.
– Не называй имен, – сказал главарь Махмуд.
Кэти закрыла глаза. Она чувствовала, как проворные руки бандита шарят у нее по плечам, под мышками, по спине.
– Дальше! – сказал Махмуд.
Кэти почувствовала, что руки задержались у нее на груди, и вопреки желанию откликнулась на это прикосновение. Руки спустились вниз, по бокам, потом, вначале грубо, затем осторожно рука вошла в ее тело. И тело предало ее. Разум сказал «нет», а тело сказало «да».
Ее глаза были закрыты, когда он овладел ею. Мысленно она просила прощения у мужа. Она не могла двигаться в такт движениям насильника и от этого испытывала тайное торжество. Она словно одеревенела. Не успел первый бандит покинуть ее тело, как тотчас же ею овладел другой. В этот раз было больно, а в третий раз она готова была кричать от боли.
Закончив, бандиты втолкнули ее в ванную комнату и заперли дверь. Она почувствовала, как самолет качнулся, и продолжала повторять, словно заклинание, что рано или поздно этот ненадежный воздушный объект должен будет приземлиться.
В ванной комнате было холодно, она попыталась укрыться полотенцами. Она ощущала себя разбитой, никчемной и измученной. Но в то же время она знала, что ей не в чем себя винить.
Она постучала в дверь. Молчание. Она постучала снова. Молчание.
– Пожалуйста, принесите моего ребенка. Моего ребенка! Отдайте мне хотя бы ребенка.
Молчание. Она принялась изо всех сил колотить в дверь.
– Тихо! – раздался грубый окрик.
– Отдайте мне ребенка, моего ребенка, – хныкала она.
– Молчать!
Она услышала за дверью детский крик. Это плакал Кевин.
– Отдайте мне ребенка! – вопила она. – Сволочи проклятые! Верните мне моего ребенка! Ублюдки! Звери! Отдайте мне ребенка!
Вдруг плач прекратился. Дверь открылась, и какой-то белый сверток полетел прямо на нее. Она инстинктивно отстранилась и тут же пожалела об этом. Сверток ударился о стену и рикошетом отскочил в унитаз. Кэти в отчаянии ухватила Кевина за ручки и вытянула из воды. Но было уже поздно. Кэти поняла это, как только увидела на шее ребенка большой красноватый шрам. Розовая головка Кевина бессильно свисала на грудь. Они сломали ему шею, прежде чем бросить сюда.
Когда самолет наконец приземлился, миссис Кэти Миллер по-прежнему прижимала к себе ребенка. Тельце Кевина уже успело остыть, а ее груди болели под тяжестью ненужного теперь молока.
Воздушных пиратов приветствовал почетный караул. Их хвалили за мужество, за то, что они «вписали еще одну славную страницу в летопись доблести, чести и отваги, в тысячелетнюю историю мужественных арабских народов. Этот подвиг героев освободительной борьбы является проявлением самого духа арабского народа в их неугасимом стремлении к славе, чести и справедливости».
Когда пассажиры самолета наконец добрались до Афин, представители арабской стороны и сочувствующие им лица излагали собственную версию событий, связанных с гибелью ребенка миссис Миллер. Некоторые из них утверждали, что мать в истерическом припадке, спровоцированном пилотом, убила собственного ребенка. Другие, хотя и не оправдывали убийц, намекали, что понимают, по какой причине «мужчины порой бывают вынуждены совершать нечто подобное». Они спокойно отвечали на вопросы репортеров с тем же характерным акцентом, что и у бандитов в самолете.