Поэтому, когда он предложил ей подработать натурщицей для студентов училища, она сразу же согласилась. Ее не смутила ни необходимость позировать обнаженной, ни то обстоятельство, что это была довольно утомительная работа за скромные деньги.
Софико так много водила ее по музеям Москвы и Питера, показывала картины и статуи в своих многочисленных альбомах, что у Юльки сложилось органичное восприятие красоты человеческого тела, поэтому никаких проблем с предложенной работой у нее не возникло.
— Звать меня Савелием, улыбнулся новый знакомец, — сохранил себе ее номер, и они расстались, вот тут, прям в точности на этом месте, где сейчас стояла вымокшая до нитки Анна.
Ливень кончился, тучи рассосались как по мановению волшебной палочки, в лужах уже отражалось солнце, а Анна все стояла и стояла на том месте, которое так изменило ее судьбу, словно ждала, что вот она постоит еще, и все вернется. Вернется та ее счастливая жизнь, которая кончилась, едва начавшись. Из которой она убежала, скрываясь от гнавшихся за нею демонов из тьмы ее прошлого.
Глава 6. Савелий. Время пришло
Никто об этом так и не узнал. Он был безбашенным двадцатилетним раздолбаем, когда все свершилось. И таким же безоглядным, как это часто бывает в юности, честолюбцем.
Нет, его не манили посты, чины, деньги. Его манила иная власть. Власть, которой обладали Леонардо, Микеланджело, Боттичелли — те, кого принято называть титанами, те, кто властвовал над умами и чувствами, те, кто мог повелеть человеку смотреть на мир их глазами.
Он принял дар и вместе с ним принял условия, которые обязали его оплатить дарованное. В свой срок.
Он ничего не спросил ни о сроках, ни о том, чем он должен будет расплатиться. У него было право на один-единственный вопрос. И он, не раздумывая ни мгновенья, выдохнул:
— А, что будет, если я не отдам долг?
Седой старец, удивительно похожий на Леонардо, посмотрел ему в глаза, вздохнул и произнес:
— Смерть твоя и твоих близких будет страшна. Нарушив обет, ты перейдешь под власть другой силы. И я не смогу тебе помочь.
— Это вроде как я перейду на другую орбиту? — двадцатилетний парень храбрился как мог и одновременно пытался уложить непостижимое в понятные человеческому разуму схемы.
— Вроде как, — старец улыбнулся, провел ладонью по его лбу и исчез во внезапно нагрянувшем вихре.
Савелий звал его, он ведь не все понял, но не дождался никакого отклика. Свет, слишком яркий, слепил глаза, появилась резь. Он прикрыл веки, чтобы защититься от этого непереносимого света и оказался в крепких объятьях.
Какая-то сила приказала ему не смотреть на пришельца, не открывать глаза.
— Ослепнешь и тогда ничего у тебя не получится, - явственно прозвучало у него в голове.
Он уткнулся лицом в мохнатую грудь обнимавшего его существа и доверился судьбе.
Пахло шерстью, было тепло и возникло чувство полной безопасности. Это было странным для той фантасмагории, которая происходила с ним, но главным для него было то, что он остался жив.
Он должен был погибнуть под той лавиной, которая накрыла их альпинистскую группу, как погибли все остальные. Но о гибели друзей он узнал потом. А тогда он очнулся в ледяном заточении. Верхний свод ледяной тюрьмы находился довольно высоко, дотянуться до него не было никакой возможности. Но в нем была трещина, слишком узкая, чтобы выбраться, но достаточная для того, чтобы в узилище поступал воздух.
Это давало надежду, что он выживет до прихода спасателей, если они появятся до того, как он замерзнет. И если вообще появятся.
Они не появлялись. Савелия неудержимо клонило в сон, и он понимал, что это конец. Последней мыслью перед тем, как он впал в забытье, было сожаление о том, что он так и не напишет задуманную картину.
Из забытья его пробудил луч, светивший ему прямо в глаза. Свет был синим, он слепил его, но уклониться от луча не получалось. Он следовал за глазами Савелия и проникал к ним даже тогда, когда он пытался закрыть их руками.
Когда он перестал сопротивляться, луч втянул его в себя, и он вместе с потоком слепящего света проскользнул сквозь узкую трещину свода. На поверхности его приняли в объятья эти же лапы, в которых он куда-то несся сейчас. Он быстро отогрелся и снова заснул, понимая, то на этот раз сон спасительный.
Потом был старец, которого он про себя окрестил Леонардо, гикающие чудища на ветвях, которые он назвал бы лианами, если б они не были такими толстыми. И успокаивающий голос, неизвестно откуда: