— Ну вот и конец, — успел подумать он, — а я так и не понял, где я и что со мной. И Азор, Азор, — при воспоминании о четвероногом друге к горлу подкатил ком, Денис силился сглотнуть его и не мог. Он поднял голову в надежде, что это поможет ему убрать мешающий дышать ком, и замер. Перед ним стоял конь.
Иссиня-черного цвета, с роскошной гривой, в черной кожаной сбруе, и с черного же цвета седлом. —Ты мой конь вороной, — промелькнуло в мозгу Дениса, и он тут же понял, что не сможет взобраться на коня из-за так и не прошедшей слабости. И в это же мгновенье конь лег и повернул голову к Денису, словно говоря: «Давай, приятель, я здесь, чтобы помочь».
Денис с трудом перебросил ногу через спину лежащего коня и опустился в седло. Конь осторожно поднялся и неспешно пошел вперед по тропе, не обращая внимания на рокочущую тьму, которая подступала все ближе. Денис наклонился, припал лицом к роскошной черной гриве, и конь ускорил шаг, перешел на рысь, а потом и на галоп.
Тьма оставалась позади, расстояние до нее увеличивалось, вороной уже несся стрелой, и тут Денис ощутил, что от слабости не осталось и следа.
Он выпрямился в седле и отдался наслаждению от скорости, от несущегося навстречу леса, от ветра в лицо, от чудных лесных ароматов, явно неизвестных ему, но каким-то странным образом знакомых. Страх покинул его, деревья из угрожающих вдруг превратились в ласкающих взгляд.
И тут Дениса осенило: это был лес точь-в-точь с его картины, той, в которую он вложил столько фантазии, нерва и чувства, и которая вызвала такой восторг на его последней выставке. После чего он наглухо ушел в затяжную депрессию и к живописи больше не вернулся.
Тот же лес, те же кроны, тот же брезжущий сквозь них сияющий свет… Он попал в свою картину. Самую любимую, самую затратную, подарившую ему столько счастья в процессе создания и ввергшую в полное опустошение потом. И вот она снова в его жизни, только теперь это не холст, а похоже — реальность. Как? Зачем? Почему?
Конь внезапно вскинул голову и заржал.
— Ты что-то знаешь, приятель? — Денис потрепал коня по холке, но тот в ответ лишь ускорил бег.
Глава 3. Анна. Власть памяти
Нелепое имечко Чуча так и осталось за найденышем. И Анна постоянно приговаривала фразочку, пришедшую к ней еще там, на площади около метро:
— Чуча, какой же ты Чуча, — бормотала она все то время, пока мыла его, когда потом отмывала ванную, и когда вычесывала огромные колтуны свалявшейся шерсти.
Пес действительно был красавцем и кроме того умницей. Было очевидно, что его хозяин всерьез занимался с ним. При своенравном характере он был управляем и ненавязчив. Он легко и, главное, нетравматично объяснил агрессору котяре, что такое хорошо, и что такое плохо. Уже на второй вечер они спали в обнимку. И грозный котяра Лев, кажется, ловил кайф, укладываясь спать в тепло шерстяного подбрюшья могучего приятеля.
Анна понимала, что надо дать объявления на всяких кинологических сайтах и форумах о находке. Она представляла, как могут переживать хозяева пса, но тянула с этим.
Тянула, потому что боялась разоблачения. Жизнь под чужим паспортом диктовала осторожность. Хотя, почему под чужим? Может быть, под чужим она жила как раз раньше, когда была не Анной, а Юлией? Хотя, какая, в сущности, разница.
Все эти раздумья о том, что же делать с находкой, снова отдали ее во власть воспоминаний, которые ей было удалось подавить. Она вспоминала раннее детство, потом жизнь с Софико, потом весь ужас, обрушившийся на нее после смерти Софико. Вспоминала на прогулках с Чучей, вспоминала перед сном. И не могла ни избавиться от навязчивых воспоминаний, ни принять решения, что же ей делать с Чучей.
Помимо прочего, она за эти несколько дней так привязалась к нему, словно они были вместе давным-давно. Пес отвечал ей полной взаимностью. Она убеждала себя, что никакой мистической любви между ними нет, просто она умеет обращаться с собаками, сказываются первые годы жизни в окружении стаи приотарных собак. А Чуча просто нормально реагирует на понимающего человека.
Но что-то во взгляде его темных глаз будоражило ее, тревожило. Ей казалось, что пес хочет что-то объяснить ей и не может. Она гнала от себя эти мысли, ставила себе диагнозы, взывала к здравомыслию, но странное чувство, что с этой находкой все не так просто, не проходило.
Она пыталась отвлечься от этого чувства, но взамен ее накрывали воспоминания о прежней жизни. И в какой-то момент, устав бороться, она решила дать им волю в надежде, что там, в тайниках памяти, отыщется решение. Решение, что же делать с Чучей и, может быть, не только это.