— Но ведь вы… Ведь я…
— О да, ты прав. Ты, парень, на редкость туп, чтобы самому понять, на что годишься. — Это прозвучало весьма резко, и Алмаз слегка выпрямился.
— Я всегда знал, — возразил он, — что у меня есть способности к музыке.
Но Болиголов только отмахнулся.
— Я говорю об Истинном Искусстве. А теперь, парень, мой тебе совет: напиши-ка родным о своем решении отправиться либо В Школу Волшебников на остров Рок, либо в Большой Порт к магу Упрямому, если, конечно, он согласится взять тебя в ученики. Думаю, впрочем, что если я отправлю ему рекомендательное письмо, он тебе не откажет. Но в любом случае я категорически против твоего визита домой. Семейные, дружеские привязанности и все такое прочее — это как раз то, от чего тебе необходимо освободиться как можно скорее, причем раз и навсегда.
— Разве у волшебников не бывает семьи?
Болиголов удовлетворенно вздохнул. Он был рад, что сумел разжечь в юноше хоть какие-то эмоции.
— У мага только одна семья — другие маги, — изрек он.
— А друзья?
— Они же могут быть и друзьями. Разве я когда-нибудь говорил, что быть магом — легко? — Болиголов в упор посмотрел на Алмаза. — Помнится, у тебя была девушка, — сказал он.
Алмаз несколько мгновений смотрел ему прямо в глаза, потом отвел взгляд и ничего не ответил.
— Мне рассказал о ней твой отец. В детстве ты играл с ведьминой дочкой. Он считал, что это ты научил ее колдовству.
— На самом деле она учила меня.
Болиголов кивнул.
— Подобное поведение объяснимо и естественно. Для детей. И совершенно недопустимо теперь. Надеюсь, это понятно?
— Нет, — коротко ответил Алмаз.
— Сядь, — приказал Болиголов.
После секундного колебания юноша придвинул к себе жесткий стул с высокой спинкой и сел напротив волшебника.
— Я могу защитить тебя здесь. Собственно говоря, я так и поступил. На Роке, само собой разумеется, ты тоже будешь в полной безопасности. Сами стены Школы защищают достаточно надежно, но… но если ты поедешь домой, тебе, скорее всего, придется самому заботиться о себе. Для молодого человека это сложная, почти непосильная задача. Это — испытание воли, которая еще недостаточно закалена; испытание ума, который еще не отыскал свою подлинную цель. Вот почему я настоятельно советую тебе не рисковать. Напиши родителям и поезжай на Рок или в Большой Порт. Половины ученической платы, которую я тебе верну, с избытком хватит на первое время.
Алмаз сидел очень прямо и очень тихо. Унаследовав отцовское телосложение, он за последнее время вырос и возмужал и стал похож на взрослого, хотя еще очень молодого мужчину.
— Что вы имели в виду, мастер Болиголов, когда сказали, что защищали меня все время, пока я был у вас?
— Я сделал для тебя то же, что делаю и для себя, — ответил волшебник и после небольшой паузы добавил желчно: — Это очень простая сделка, парень: мы все когда-нибудь отдаем одно, чтобы получить другое. Силу за силу, могущество за могущество. Иными словами, мы, маги, сознательно отказываемся от всего, что может сделать нас уязвимыми. Разве тебе неизвестно, что каждый по-настоящему могущественный волшебник дает обет безбрачия?
Последовала долгая пауза, потом Алмаз медленно проговорил:
— Значит, вы проследили за… Ну, чтобы я не…
— Разумеется. Как твой учитель, я просто обязан был это сделать.
Алмаз кивнул.
— Что ж, благодарю… — Он встал. — Простите, учитель, но мне нужно подумать.
— Куда это ты собрался? — ворчливо осведомился Болиголов.
— В город. Хочу немного посидеть на берегу.
— Лучше бы тебе остаться здесь.
— Еще раз простите, но здесь я не могу думать как следует.
Должно быть, только теперь Болиголов понял, какая сила ему противостоит, но теперь был уже не в праве приказывать Алмазу.
— У тебя настоящий магический дар, Эссири, — сказал он, назвав юношу подлинным именем, которое сам же дал ему у истоков Эйми в день имяположения — имя, которое в Истинной Речи означает «Осокорь». — Даже я не могу до конца постичь, что за силы скрыты в тебе. Думаю, сам ты понимаешь еще меньше моего, так что будь осторожен. Тот, кто неправильно применяет свой талант или не пользуется им вовсе, рискует причинить серьезный вред себе и окружающим.
Алмаз кивнул. Растерянный, страдающий, он не возмущался, не протестовал, и Болиголов почувствовал, как в его душе поднимается уважение к этому едва оперившемуся птенцу.
— Ступай, — сказал маг, и Алмаз ушел.
Впоследствии Болиголов понял, что не должен был выпускать юношу из дома. Но он недооценил силу воли Алмаза — а может, и силу заклятия, которое наложила на него девушка. Их разговор состоялся утром; после него Болиголов вернулся к заклинанию, которое он снабжал примечаниями и комментариями. Лишь перед ужином маг вспомнил о своем ученике, однако только после одинокой трапезы Болиголов наконец догадался, что Алмаз больше не вернется.
Болиголов терпеть не мог практической магии, которую несколько высокомерно считал фокусами, достойными балаганных шутов, поэтому он не воспользовался заклятием, позволяющим отыскать потерянное, как сделал бы на его месте любой другой маг. Не прибег он и ни к какому иному волшебному способу. Болиголов был очень сердит, раздосадован, даже немного обижен. Он-то был высокого мнения о своем ученике — даже хотел написать о нем Мастеру Заклинателю, и вот, при первом же серьезном испытании Алмаз не выдержал, сломался.
— Алмаз!.. Не Алмаз — стекло… — бормотал Болиголов.
Впрочем, подобная слабость доказывала, что мальчишка не опасен.
Некоторых способных магов нельзя было оставлять без присмотра, но в Алмазе не было ни злобы, ни жадности. Ни даже обыкновенного честолюбия!..
— Бесхребетный маменькин сынок, — прозвучало в тишине дома. — Что ж, пусть бежит домой, под крылышко родни!
И все же мастеру было досадно, что Алмаз не оправдал его доверия, что сбежал, не поблагодарив учителя, даже не попрощавшись! Вот тебе и хорошее воспитание, подумал волшебник, возвращаясь к оставленному свитку.
Задув лампу и забравшись под одеяло, Роза вдруг услышала раздавшийся снаружи крик совы — негромкое, мягкое «Хо-ху, хо-ху», из-за которого этих птиц прозвали в народе хохотушками. От этих звуков на сердце у ведьминой дочери стало тяжело. Крик совы был их условным сигналом. Так влюбленные звали друг друга в ивовую рощу на берегу Эйми теплыми и темными летними ночами, когда остальные жители поселка крепко спали. Но это было давно, теперь же Роза старалась вовсе не думать об Алмазе. Прошлой зимой она каждую ночь звала его по ночам. От матери Роза научилась заклятию, которое, в отличие от любовных заговоров, было самым настоящим волшебством. С его помощью Роза посылала Алмазу свои прикосновения, свои поцелуи, свой голос, снова и снова повторявший его имя. Но каждый раз она словно натыкалась на стену, сотканную из неподвижного воздуха и молчания. Она ни к чему не прикасалась и целовала пустоту. Алмаз не слышал ее.
Правда, один или два раза — да и то днем, а не ночью — Роза вдруг начинала ощущать его присутствие совсем рядом; Алмаз внезапно возникал у нее в голове, и тогда ей удавалось мысленно прикоснуться к нему. Но ночью все повторялось — самые страстные ее заклинания натыкались на пустоту и равнодушие былого друга. В конце концов Роза оставила свои попытки, хотя сердце ее продолжало обливаться кровью при каждом воспоминании о возлюбленном.
— Хо-ху! Хо-ху! — пробормотала сова прямо под ее окном. — Роза, ты здесь?
Очнувшись от своих грустных мыслей, Роза подскочила к окну и распахнула ставни.
— Выходи, — прошептал Алмаз — тень, неясно видимая в звездном сиянии.
— Можешь зайти, матери все равно нет дома, — ответила Роза и бросилась открывать дверь.
Они долго стояли на пороге и молчали, крепко обняв друг друга. В эти минуты Алмазу казалось, что он держит в руках свое будущее, свою судьбу, всю свою жизнь.
Наконец Роза пошевелилась и, поцеловав его в щеку, сказала негромко:
— Я ужасно скучала по тебе. Скучала, скучала, скучала!.. Сколько ты сможешь пробыть со мной?