Опустошенность пришла не сразу, сначала не хватило воздуха, а из горла вырвался стон, потом следовали долгие секунды пульсации и сердцебиения, поделенного на двоих, позже уступившие место блаженной истоме. Хлое еще хватило на взгляд глаза в глаза и улыбку, прежде чем забыться.
Казалось, помутнение длилось недолго. Они не сдвинулись с места, и Хлое очнулась, уткнувшись носом в мужскую шею, от того, что Герберт бездумно выводил пальцем узоры на ее спине. Хлое слегка пошевелилась.
– Не решаешься на меня посмотреть? – насмешливым шепотом поинтересовался Крамер.
– Мне слишком хорошо, чтобы двигаться, – вздохнула его любовница. – Но раз ты просишь...
Она чуть отстранилась и внимательно, насколько позволяло расслабленное состояние, вгляделась в его лицо. И внезапно посерьезнела.
– Страшен? – слабо улыбнулся ювелир.
Влажные прядки волос на лбу, потемневшие серые глаза... Нет, Крамер был совершенно не страшен, и даже не неприятен, как казалось когда-то Хлое.
– Нет... – она провела большим пальцем по нижнему контуру его губ. В слабом свете керосинки она только сейчас различила там тонкий шрам, отчего-то темный, а не белый. Точно такой же рубец проходил рядом с правым глазом Герберта.
– Откуда? Откуда это?
Почти неразличимые черточки, кажущиеся тенями при первом взгляде, – именно они меняли лицо ювелира, делая улыбку презрительней, а взгляд злее. Именно это так не понравилось Хлое...
– Сам, – спокойно ответил Герберт.
– Зачем?!
– Видишь? – успокаивающе оглаживая ее плечи, произнес мужчина. – Видишь, как можно изменить лицо лишь парой темных царапин... оставленных, где следует.
– Зачем? – повторила Хлое.
– Это было... интересно.
Хлое только и смогла, что повторить слово, которое пришло в ее голову гораздо раньше:
– Сумасшедший...
Она механически попыталась начать одеваться. Герберт позволил ей натянуть обратно нижнюю рубашку и только, а затем перекинул ее ноги по одну сторону от себя и крепко обнял напряженное тело.
– Роза, Роза... – прошептал он, чувствуя, как женщина в его руках вновь расслабляется. – Я расскажу. Расскажу, чтобы ты не боялась... Я больше года прожил в тропиках, среди дикарей...
– Правда?
– Да, – Герберт усмехнулся. – Как ты думаешь, откуда я привез то снадобье, что тебе дал? Их женщины делали его из сока местных цветов и смолы, а я записывал все рецепты, помогая Норвуду... Это друг, который уговорил мне отправиться туда, он врач... Не волнуйся, лекарство безвредно для любого организма, Норвуд позже отправлял его на исследования...
И вот, когда я был в тропиках... Там лица у многих местных были в шрамах. Они считали, это отпугивает злых духов и привлекает женщин. Но наносить царапины и раны мог только особый человек – аарту, как они его называли, кто-то вроде жреца...
Однажды Норвуду пришлось делать сложную операцию, многие видели это и посчитали его аарту... И меня посчитали, когда я от скуки стал вырезать из древесных корней цветы, которые там росли в неподвластном разуму количестве. Так вот, местные тогда сказали... Они сказали Норвуду, что он наносит раны человеку и исцеляет его плоть. Сказали, что я ножом меняю дерево и оживляю его. Это значило, что мы аарту – те, которые знают, какие раны нужно наносить себе и другим. Они долго предлагали нам изрезать собственные лица и хотели принять в общину. Мы вежливо отказались, а позже вернулись в страну... Норвуд закончил свои исследования и прекрасно зажил, а вот у меня из головы не выходили те слова про аарту. Я подолгу рассматривал свое лицо в зеркале и...
– И решил, что тебе нужна защита от злых духов? Герберт...
– Да нет же! – засмеялся Крамер. – Ты знаешь, они ведь, местные, становились прекраснее и в своих глазах, и в глазах всех остальных после визита к аарту. Даже мы с Норвудом признавали – жил в этих жрецах потрясающий талант, умение одним штрихом, росчерком преобразить человека... И вот я долго глядел в зеркало... Изрисовал свое лицо линиями и, знаешь, действительно нашел те части, где один шрам сделал бы мои черты... благороднее... Или привлекательней. Или мужественней, суровей... Мог сделать себя очаровательным, печальным, загадочным в чужих глазах...
– Так почему же тогда... – Хлое осеклась.
– Почему я сделал свое лицо столь неприятным?.. Потому что меня ужаснуло то, какую огромную власть имеет над человеком его внешность, – Герберт молчал целую минуту, а Хлое боялась даже вздохнуть неосторожно. – Я продумал все, нанес царапины, а чуть позже втер в них порошок, который использовали аарту, чтобы шрамы не белели со временем, а оставались темными. Я был страшно доволен собой, – признался ювелир. – После этого, в течение полугода, большинство знакомых и друзей оставило меня. Думаю, они сами не понимали, в чем причина, просто им стало неприятно меня видеть. А потом... я переехал сюда.
– Почему?
– Ты задаешь слишком много вопросов, хотя почти что спишь.
Это было ложью. Мягкие поглаживания не убаюкивали, а вызывали новое желание, что Хлое и доказала, решительно поцеловав мужчину в губы. Однако Герберт покачал головой, хоть и с видом мученика.
– Мне надо работать... Иначе я забуду, и ничего не получится.
– То есть, забудешь? – прищурилась Хлое.
– Роза, Роза, – улыбнулся Крамер. – Скажу так... Новые впечатления от нового акта нашей случайной пьесы перекроют старые, и я не смогу изобразить все то, что хотел.
– Так лучше, – согласилась девушка.
– Отнести тебя в спальню? – спросил Герберт, перебирая пряди ее волос.
– Мне нравится здесь.
– Хорошо...
Герберт оставил ее в кресле одну на несколько минут – чтобы одеться, уйти куда-то и вернуться с клетчатым пледом.
– У меня нет женской одежды, а твоя... не в лучшем состоянии, – проговорил он, быстро избавляя ее от рубашки и смятого платья.
Хлое молча укуталась в плед и закрыла глаза, удобно устроившись в кресле. Сквозь приятную дрему она слышала сначала шаги, потом скрип двери, а затем – странные незнакомые звуки и неритмичный стук откуда-то сверху. Вскоре он стал для нее колыбельной.
Сколько она проспала, девушка не знал. Сверху по-прежнему доносились звуки. Затекла шея и ноги. Хлое осторожно встала на пол и нервно рассмеялась – ступать босиком по ковру в гостиной Крамера было приятно, как ей и подумалось утром. Со стола исчезла ваза, ее место заняла стопка одежды – ах да, у ювелира же нет женского платья, поэтому он и предлагает любовнице надеть мужскую рубашку, так как брюки с Хлое точно свалятся.
После любви и сонного забытья одолевали самые приземленные вопросы – где платье и где его вычистить, погладить и заштопать, ведь скоро нужно будет отправляться домой. Чулки отыскались быстро, на полу, к удивлению, совершенно целые, что не могло не радовать. Хлое надела их, подвязала, подвернула слишком длинные рукава рубашки и, подойдя к зеркалу, нашла себя потрясающе соблазнительной.
Она отодвинула край плотной шторы и осторожно выглянула в окно. И не поверила своим глазам – она могла точно сказать, что начинается вечер, ведь только вечером солнечные лучи, отражаясь от Вершин, путаясь в ходах, падают в Нижний Город пятнами ржи. Смог действительно рассеивался, как говорил Крамер. Хлое жадно втянула носом воздух – возможно, ей показалось, но из щелей оконной рамы на нее дышал свежий ветер.