Выражение лица Хораса Фитцхью чуть заметно изменилось.
– Да, конечно, это великолепное зрелище. Храмы Карнака. Сфинкс. Живописные дахабийе, плывущие вверх по Нилу. – Опомнившись, он поспешно добавил: – Но это неподходящие места для такой хрупкой молодой особы, как вы.
Элизабет почувствовала, что начинает терять терпение. Ей надо ехать в Египет. Она должна увидеть отца! Это просто необходимо. Отец не только прислал ей письмо с приглашением приехать – он отправил полковника и миссис Уинтерз специально, чтобы они ее сопровождали. Лучшей возможности поехать в Египет у нее не будет. Если только удастся убедить кузена Хораса, тогда, несомненно, он поможет ей уговорить матушку. Элизабет решила схитрить.
Многие молодые девицы, с которыми общалась Элизабет, страдали от всего на свете – начинали с обмороков и кончали меланхолией, причем втайне наслаждались этим. У Элизабет же в отличие от них было отменное здоровье. Тем не менее…
Она прижала кружевной платочек к губам.
– Но насколько я знаю, зимой погода в Египте считается очень полезной для людей со слабым здоровьем.
– Зимние месяцы более благоприятны, чем периоды разлива Нила или ужасная летняя жара, – признал ее кузен.
Она опустила взгляд на свои пальцы.
– Я очень страдала этой зимой здесь, в Йоркшире.
Это не было откровенной ложью. Зима была действительно ужасной – с момента смерти ее сестры Аннелизы до новой надежды, которую принесла весна. Ее милая, нежная Анни угасла за две недели. Трудно было привыкнуть к мысли, что сестры больше нет.
Кузена Хораса явно смутило напоминание о кончине леди Аннелизы. Эта пятнадцатилетняя девочка, младший ребенок лорда и леди Стенхоуп, была настоящим ангелочком, белокурым голубоглазым ангелочком с нежным сердцем.
Кузен откашлялся.
– Зима была очень трудной для всей нашей семьи.
– Да. И погода была особенно холодной и влажной, правда? – Элизабет вздохнула. – По-моему, мне не вынести еще одной такой йоркширской зимы.
Ей была сделана некоторая уступка:
– Возможно, солнечная и сухая погода Египта была бы полезна для вашего здоровья, леди Элизабет.
Она снова вздохнула и посмотрела в окно, на сад и расположенный за ним парк.
– Наверняка была бы. Но матушка не разрешила мне ехать.
– Она… Возможно, леди Стенхоуп не учла всех обстоятельств, – осторожно заметил кузен Хорас. – Если мне представится удобный случай, я поговорю с ней об этом.
Лицо Элизабет осветилось улыбкой, которая совершенно ослепила ее родственника.
– Это было бы так мило с вашей стороны, кузен Хорас!
Он снова откашлялся.
– Ничуть, дорогая моя. Ничуть. Мы ведь должны заботиться о вашем здоровье.
– Конечно, кузен. Ведь жизнь коротка, правда? И надо стараться сделать ее как можно богаче.
Он в который раз прочистил горло, явно недоумевая, как можно отреагировать на философские размышления столь юного существа – и к тому же девушки. С облегчением заметив, что настало время чая, он встал, чтобы проводить Элизабет в салон.
Не прошло и трех дней, как мать дала свое согласие, – и начались приготовления к ее отъезду.
И вот теперь она смотрит на воды Нила! Элизабет хотелось ущипнуть себя, чтобы убедиться в том, что это не сон.
Ей надо запечатлеть в памяти необычайную красоту этого момента и места. Ей надо наслаждаться каждой минутой за двоих – за себя и за Анни. Ведь ее милая нежная сестренка никогда не совершит поездки в эту дальнюю страну – она уже ушла в последний путь, на небо.
Подняв руку, Элизабет вытерла щеки – они были мокры от слез.
Прошло еще сколько-то времени – минуты или часы, сказать было невозможно, поскольку этой волшебной ночью время не подчинялось обычным законам, – и Элизабет больше не страдала от одиночества. Еще не увидев и не услышав ничего, она уже точно знала, что это – лорд Джонатан. Она сама не понимала, откуда у нее такая уверенность, но не сомневалась: это было так. А потом из ночи до нее донесся его голос – звучный, чувственный баритон, от которого у нее по телу пробежала волна какого-то незнакомого ей чувства.
«Привет тебе, о Нефертери, прекраснейшая из женщин,
Супруга Бога, возлюбленная носящего две короны
Лицом прекрасная, безупречная телом и духом,
Исиды воплощение, как преклоняются перед тобой все Боги!
Груди твои меда слаще,
Лицо прекрасней легендарной Нефертити,
Кожа тоньше золота Куша,
Глаза – как два гагата.
Твой голос напевней мелодичной арфы, слаще предрассветного журчания Реки жизни.
Ты любима всеми богами,
Что зовут тебя по имени, – и имя это Египет.
И когда видят, что идешь ты, говорят – идет Несравненная!»
Когда он замолчал, она чуть слышно прошептала:
– Как прекрасны даже сегодня стихи, которые фараон Мернептон Сети посвятил своей возлюбленной жене!
Лорд Джонатан вышел из темноты на залитую луной палубу и, изумленно глядя на Элизабет, спросил:
– Вы знаете об этих стихах?
– Я о них знаю.
– И о Нефертери?
Элизабет кивнула, и распущенные волосы скользнули по ее плечам, словно тонкий шелк.
– Ей было дано имя в честь жены великого Рамсеса. У них с Мернептоном Сети было четверо детей. А потом во время разлива Нила у нее началась какая-то странная лихорадка, и она умерла.
Он смотрел на нее с высоты своего немалого роста, и на лице его отражалось искреннее восхищение.
– Вы знаете и о древних фараонах?
– Немного, – скромно ответила Элизабет.
Она не захотела признаться, сколько на самом деле знает. Лорду Джонатану, так же как полковнику и миссис Уинтерз, нельзя рассказывать о том, сколько она читала о Древнем Египте. Вспомнив о наставлениях няни, она подумала, что эти люди, возможно, стали бы считать ее хвастливой и невежливой.
Но ее сдержанность диктовалась не только скромностью. Мать строго запрещала в своем присутствии любые разговоры о Египте, его истории и памятниках. В конце концов «именно эта шлюха» – так матушка говорила о Черной стране – обольстила ее мужа, безжалостно отняла его у нее и у детей.
Неприязнь матери к Египту не мешала Элизабет прокрадываться в старую библиотеку Стенхоуп-Холла и там жадно читать множество книг, которые собрал ее отец. Начала она с автобиографии барона Демона, а потом взялась за отчеты Джованни Бельцони о его похождениях в Черной стране и переводы иероглифов с Розеттского камня, сделанные Шампольоном.
Лорд Джонатан негромко заметил:
– А вы все-таки дочь своего отца.
С нескрываемой гордостью Элизабет заявила:
– Я – дочь своего отца, археолога лорда Стенхоупа.
И только в эту секунду она сообразила, что стоит на палубе в одной только полупрозрачной батистовой ночной рубашке и легком халате. Совершенно неподобающий наряд для леди, разговаривающей с джентльменом. В Англии подобную встречу сочли бы недопустимой – просто скандальной.
Правила очень строго определяли то, что может и чего не может делать незамужняя женщина. Ее должны были сопровождать – при любом появлении в обществе. Ей нельзя было одной ходить по Лондону, брать извозчика или ехать в незабронированном купе поезда. Отправляться на бал и уезжать с него можно было только с матерью, компаньонкой или, в самом крайнем случае, со служанкой. Ей нельзя было оставаться наедине с мужчиной в оранжерее, библиотеке или любом другом помещении. Матушка говорила, что соблюдение этих правил совершенно обязательно, а уж она-то в таких вещах разбиралась.
Конечно, сказала себе Элизабет, дома было бы крайне маловероятно, чтобы она оказалась наедине с мужчиной на палубе парохода посредине ночи.
Лорд Джонатан шагнул к ней, и ее сердце забилось сильнее. Он показался ей еще выше, чем днем. Ей ясно видны были его яркие глаза и темная тень на небритом подбородке.
На нем был длинный экзотический халат, надетый поверх фрачных брюк и рубашки. Однако воротника у рубашки не было, и пуговицы до самого пояса были расстегнуты, а рукава закатаны почти до локтей.