– Дункан Совершенный? Именно вы-то нам и нужны.
Повелительным жестом она велела ему подойти. С запозданием насторожившись, Дункан подчинился. Его так и подмывало уйти; он бы ушел, не будь здесь Пинквика; Дункан привык не доверять этому особому блеску в глазах Роуз.
– Джереми не умеет играть, а я не могу ему показать, как это делается, – он левша. – Говоря это, Роуз подошла к стойке с киями и взяла еще один. Потом она повернулась и, склонив голову набок, посмотрела на Дункана. – Если мы с вами проведем показательную игру, Джереми поймет, как это делается.
Потом глаза ее блеснули.
– Вы готовы?
Дункан стиснул зубы; не успев подумать, он уже подошел к ней. Потом подумал, но это уже было ни к чему – не мог же он не принять ее вызов.
Посмотрев на нее, Дункан взял кий.
– Как будем играть?
Она улыбнулась, и ямочки на щеках заиграли.
– Как обычно.
Они начали игру; он знал, что она играет хорошо, – сам научил ее когда-то давным-давно, когда она еще не вызывала в нем такого возбуждения. А теперь… он смотрел через стол, как она наставляет кий, и напоминал себе, что нужно дышать.
Она загнала в лузу два шара, потом обошла вокруг стола, перегнулась, тонкая ткань платья обрисовала роскошные полушария ее грудей. Во рту у Дункана стало сухо, как в пустыне.
Роуз промахнулась и весело выбранилась; заставив себя смотреть на шары, Дункан подошел к столу, чтобы ударить. Роуз прислонилась боком к столу. Дункан низко нагнулся. Он сжал зубы и сосредоточился на шаре, стараясь не ощущать аромата ее духов и того неуловимого запаха, который принадлежал ей, и только ей. Этот запах проникал в самый мозг.
Руки дрожали, все внутри сжалось.
Дункан промазал.
Роуз подняла брови:
– Хм. – Она исподволь бросила на Дункана вызывающий, взгляд. – Вы, должно быть, мало практиковались в Лондоне.
Она обошла вокруг стола и выбрала шар, а когда наклонилась над кием, то краем глаза увидела, каким напряжением охвачен Дункан. Нахмурившись, она прицелилась, удивляясь его реакции. Она ведь еще не дразнила его, так почему же он так напряжен?
Загнав в лузу три шара, она поняла причину его напряжения, но все равно это не имело смысла. Дункану тридцать пять лет; можно не сомневаться, он за свою жизнь не раз видел женские груди. У нее гораздо больше оснований притязать на звание монашенки, чем у него на звание монаха. Но вывод напрашивался сам собой.
Интересно, что Джереми, несмотря на внимание, с которым он следил за игрой, не выказывал признаков такой же впечатлительности.
Это открытие показалось ей любопытным и совершенно очаровательным.
Она одержала над Дунканом блестящую победу.
Роуз часто говорили, что она впадает в грех любопытства. Раньше это замечание никогда ее не останавливало, не остановит и теперь. Но количество собравшихся в доме гостей и соответствующая этому количеству длина обеденного стола не позволили ей не впадать в свой постоянный грех до тех пор, пока джентльмены не присоединились к дамам в гостиной, закончив ритуальное поглощение портвейна.
Ее жесткое намерение и дальше испытывать неожиданную и удивительную возбудимость Дункана получило, к ее удивлению, помощь и поощрение со стороны Клариссы Эдмонтон. Эта девочка – Роуз не могла назвать ее как-то по-другому, такой юной она казалась – взяла ее под руку, как только появились джентльмены, и повела прямиком к Дункану.
Кларисса мило улыбнулась; улыбка Роуз обещала нечто совсем иное.
– Я подумала, что нам нужно решить, чем мы займемся завтра, – с невинным видом предложила Кларисса.
Дункан посмотрел на нее, лицо у него было непроницаемое. Потом он взглянул на все еще не занавешенные окна, через которые было видно озеро со скалистыми вершинами на заднем плане.
– Спускается туман, скорее всего будет дождь. Не самая хорошая погода для прогулок верхом.
– Ах, – Кларисса проследила за направлением его взгляда. – Но я не имела в виду… – И, обернувшись, она улыбнулась Дункану. – Признаюсь, я не очень хорошо езжу верхом. А окрестный пейзаж немного мрачен, вам не кажется? Вот я и подумала – а что, если нам поиграть в шарады или устроить музыкальное утро, попеть немного?
Она подняла глаза на Дункана. Лицо ее выражало милое нетерпение. Роуз прикусила язык, проглотила смех и с таким же нетерпением посмотрела на Дункана – она, затаив дыхание, ждала его реакции.
Губы у него стали тонкие, лицо жесткое, но голос прозвучал по-прежнему любезно.
– К сожалению, завтра утром меня ждут неотложные дела. Придется вам извинить меня. – Он поднял глаза на Роуз и Джереми. – Но без сомнения, другие с радостью присоединятся к вам.
Роуз это совершенно не устраивало.
– На самом деле, – промурлыкала она, поймав взгляд Дункана и понимающе улыбнувшись, – мне кажется, леди Гермиона намеревается призвать нас к музицированию прямо сейчас.
Эти слова оказались пророческими. Все четверо посмотрели на леди Гермиону. Она заметила это и властным жестом поманила их к себе. Рядом с ней сидела в кресле миссис Эдмонтон.
– Кларисса, дорогая, ваша матушка только что рассказала мне, как замечательно вы играете на фортепьяно, я очень люблю хорошее исполнение. Право, я должна просить вас доставить всем нам удовольствие – сыграть две-три вещицы, чтобы оживить вечер.
– Ах… ну что вы, – вспыхнув, запротестовала Кларисса. Понуждаемый взглядом матери, Дункан любезно присоединился к ее просьбе:
– Общество будет польщено. – Он предложил Клариссе руку. – Пойдемте, я открою фортепьяно.
Кларисса одарила его чрезмерно милым взглядом; Дункан с безразличным видом повел ее к фортепьяно, которое стояло между двумя высокими окнами, выходящими на террасу. Он усадил Клариссу на табурет, Джереми открыл крышку, а Роуз подала пачку нот. Гости нетерпеливо собрались вокруг них, передвигая стулья и кресла так, чтобы было лучше видно. Просмотрев ноты, Кларисса выбрала две вещи; Роуз положила остальные ноты на крышку, потом присоединилась к Джереми и Дункану, сидевшим сбоку.
Слегка нахмурившись, Кларисса передвинула табурет, просмотрела ноты, потом снова передвинула табурет. Наконец она положила пальцы на клавиши.
И заиграла.
Игра ее была совершенной, как и следовало ожидать.
Спустя три минуты две тетки Дункана возобновили разговор, тихо перешептываясь. Рядом с Роуз поерзал Джереми – раз, другой, потом он выпрямился и, пробормотав «Прошу прощения», отправился изучать шкафчик, заполненный дрезденскими миниатюрами.
Роуз, столь же неравнодушная к хорошей музыке, как и леди Гермиона, хотела сосредоточиться, но не смогла. Игра Клариссы была технически безупречна, но эмоционально бессодержательна. Каждая нота исполнялась правильно, но ни души, ни сердца не было в ее исполнении; ни единым чувством она не могла оживить музыку.
Подчиняясь неизбежному, Роуз перестала слушать и позволила звукам проплывать мимо ушей; она бросила взгляд на гостей, большая часть которых уже отвлеклась от игры, потом на Дункана, стоявшего рядом.
Как раз вовремя, чтобы заметить, как он подавил зевок.
Роуз едва удержалась от усмешки и придвинулась к Дункану:
– Скажите честно, вы ведь не собираетесь жениться на ней?
Он сквозь зубы ответил:
– Не лезьте не в свое дело.
Тут уж Роуз не стала скрывать усмешку; у Дункана лицо стало еще суровее. Роуз отвела взгляд, устремила его в противоположный конец комнаты – первая пьеса подходила к предпоследнему крещендо. Роуз с умыслом прошла очень близко от Дункана и направилась к креслу леди Гермионы.
Она услышала, как Дункан резко, со свистом, втянул в себя воздух, ощутила, как внезапно напряглись его мускулы грубо и сильно.
Слегка скривив губы, Роуз направилась прямиком в безопасное общество его матери; подойдя к креслу, она кивнула леди Гермионе, потом повернулась и с невинным видом обвела взглядом комнату, старательно избегая Дункана, который все еще напряженно стоял у стены.