========== Часть первая ==========
Мужчина терпеливо дождался, пока светлая покосившаяся дверь с ржавой ручкой за ним медленно, со скрипом закроется, и устало вздохнул, проходя к небольшому зеркалу в углу, над раковиной.
Шуршащие шаги тихим эхом отражались от голых стен.
В комнате было достаточно темно, только настольная лампа слабо освещала его рабочий стол. И в этом полумраке тревога, до этого сидевшая где-то в желудке, с упоением вцепилась когтями в сердце. Мужчина мотнул головой, пытаясь избавиться от неприятных ощущений, и посмотрел в зеркало.
Уставшее небритое лицо не радовало глаз. Капли крови на одежде еще больше портили картину.
Он стоял неподвижно, вперившись взглядом в кружева татуировки на собственной шее. Или куда-то мимо. Размышлял о предчувствиях, пытаясь их понять.
Он даже не заметил, когда дверь осторожно приоткрыли.
— Рёхей? — позвал невысокий блондин, не заходя в комнату. — Ты разобрался с телом?
— У меня нехорошее предчувствие на этот счет, — тихо ответил мужчина. — Правда. Очень нехорошее. Кажется, нас всех ждет большая нервотрепка…
— Рёхей, — виновато выдавил парень, впившись пальцами в собственное плечо. Похоже, та самая нервотрепка уже началась. — Там полиция. Они к нам идут…
Мужчина нахмурился. И удивленно, и разочарованно. Это было не самое подходящее время для серьезных разговоров.
— Ладно, — он включил воду, подставляя руки, — встреть наших гостей как подобает. Я пока разберусь, что им сказать…
***
Когда в этом мире происходит всё самое интересное? Конечно, ночью.
А где? Например, в барах.
Когда уже мало посетителей. Когда остаются только самые заядлые, можно сказать, профессиональные пьянчуги, приходящие сюда, как на пост, и неопытные, но старательные выпивохи, не рассчитавшие свои силы и уже не способные добраться до дома самостоятельно. Когда работающие кондиционеры создают разве что отличный фоновый шум, примешивающийся к музыке, ведь прохлады хватает и без них. Когда сонные официантки вяло переговариваются, практически не думая о своих обязанностях, а бармен, сутками работающий на двух работах, уже не очень-то отличает коньяк от виски. Именно тогда случаются самые странные и интригующие происшествия в скучных и ничем не примечательных жизнях жителей нашего города.
А с чего всё может начаться? Да с любой мелочи! К примеру, со встречи с каким-нибудь таинственным незнакомцем. Он грациозно присядет на соседний стул, откинув полы плаща, снимет обязательную в таких случаях шляпу Борсалино, осторожно положив ее на барную стойку рядом с собой, и заведет разговор, как будто даже не к тебе обращаясь
Или, может быть, это будет прекрасная, но робкая дама в мокром от дождя вечернем платье.
Или какой-нибудь старик, от которого прямо веет мудростью…
Всё может быть. Только вот в моей жизни ничего такого не происходит даже в таких местах, даже в такое время. И это, признаться, даже радовало. Уже давно спокойствие стало для меня самым дорогим и желанным подарком, который только можно получить от судьбы. Должно быть, потому, что юность моя была уж слишком бурной для такого человека, как я.
Тяжко вздохнув от жалости и презрения к самому себе, я лениво посмотрел влево. Нет, рядом со мной не сидел никакой таинственный незнакомец. Да и прекрасной дамы в поле зрения не оказалось. Рядом сидел мой лучший друг.
— Что? Уже домой хочешь? — усмехнулся Каэдэ.
— Половина третьего, — сказал я. И меня аж передернуло от тревоги, вышибло из состояния приятного легкого опьянения. Нет, не из-за позднего времени, из-за чего-то, чего я еще не понял. — Мне на работу завтра…
— Мне тоже, — кивнул он, разумеется, не заметив моего странного состояния. — Ладно, как скажете, лидер, скоро пойдем.
Мне ничего не оставалось, пришлось согласиться, не бросать же его тут одного. И я вернулся к размеренному, спокойному и немного бессмысленному разговору с барменом. А потом вдруг спросил:
— Ты не знаешь, где Хиротака пропадает?
— Его, наверняка, сожрал какой-нибудь компьютерный вирус… — нехотя отозвался Каэдэ.
— Да он же на Мак давно перешел…
— А мозг всё тот же, хиротаковский, остался.
— А если серьезно? — я подпер щеку кулаком, глядя на свое отражение в зеркальной полке с алкоголем. Эти полки всегда казались мне немного странными. Для чего их ставят? Чтобы посетители могли любоваться своими пьяными рожами и с горя напиваться еще больше?
— Понятия не имею. Я у тебя это спросить хотел. Вы с ним больше общались. Я его после дня рождения не видел.
— Так это же было… — я на пальцах подсчитал прошедшее с того дня время и удивленно выдохнул, — четыре месяца назад… Надо его вытаскивать из берлоги.
— Вот ты этим и займись, — скривился Каэдэ, — раз так волнуешься за нашего компьютерного гения.
Похоже, выбранная мною тема его, мягко говоря, не радовала. Странно. Но я всё же решил, что лучше оставить его в покое. Еще минут десять, и он согласится разойтись по домам. И я упаду в объятия любимых одеяла и подушки, по которым уже успел соскучиться за долгий день.
***
— Что? Прямо на пустыре? — Юкки изумленно охнула, приложив ладошку, унизанную изящными колечками, к накрашенным, альмандинового цвета губам и наклонилась вперед, с тревогой глядя на подругу. Ее густо подведенные, обычно по-лисьи прищуренные глаза были испуганно распахнуты и смотрели жадно-жадно, будто она в мельчайших деталях воображала всё то, о чем шел разговор.
— Да, представь себе, — ответила подруга, кивая в доказательство, — на том самом, где мы в детстве в прятки играли, помнишь? Так вот, спрятали… Ужас, правда?
— Ага, — торопливо согласилась Юкки, тоже старательно и часто кивая.
— Так вот, спрятали, — повторила девушка уже с немного другой интонацией. — А мальчишки утром нашли, когда пришли в бейсбол поиграть. Конечно, как такое не заметить… Ее хоть и в углу, за кучей хлама, закопали, но дети же везде долезут…
Я перевернул страницу газеты, продолжая сосредоточенно хмуриться, пытаясь вникнуть в суть статьи, которую читал, но всё же вполуха прислушиваясь к разговору.
Мы сидели на веранде небольшого, но достаточно популярного — благодаря невысоким ценам — кафе. Людей, как обычно, было много, но атмосфера царила совершенно спокойная, толпа тихо шуршала приглушенными шепотками и едва заметно колыхалась от осторожных движений, как небольшое лесное озеро в безветренную погоду. Всё это будто не вписывалось в шумную улочку, где кафе располагалось. Невысокий плетеный заборчик с живыми цветами и уютными фонарями отделял наш островок сонной безмятежности от всего мира — стремительного, кричащего, воинственного. Было приятно смотреть на него и не чувствовать себя его частью. Сидеть здесь, в этом кафе, на этом плетеном стуле с мягкой клетчатой подстилкой в стиле кантри, наблюдать за бесконечными машинами и прохожими и просто листать газету, изредка поглядывая на чопорных дамочек в скользящих плащах нараспашку или мужчин в строгих костюмах.
Даже погода располагала. Солнца еще не было видно из-за зданий, свет был мягким, но прохладным, уже осенним. Редкие облака барахтались в разлившейся по небу чистейшей синеве, скатывавшейся струйками отражений по внушительным драпировкам из стекла и бетона и разводами растекавшейся по редким лужам от вчерашнего, последнего летнего дождя. Он прошел только по северной части города. И эта маленькая веранда, укрытая от дождя навесом, а потому совершенно им не затронутая, ужасно напоминала кусочек южной части, как и положено, утопающий в цветах. Как вырезка из глянцевого журнала, приклеенная в чей-то старый альбом с фотографиями, частичка мечты, неумело, но с любовью вписанная в реальность.
Мы приходили сюда почти каждое утро перед работой. За вдохновением, как говорила Юкки. Это была скорее приятная традиция, нежели реальная необходимость. И единственная возможность для подруг, не видевшихся аж со вчерашнего вечера, встретиться перед работой, чтобы поболтать, обменяться свежими сплетнями… Мое же присутствие оставалось необходимым лишь потому, что с Юкки мы работали вместе, и я должен был следить, чтобы безответственная ведущая не опаздывала на радио к своему утреннему эфиру, который ей не так давно доверили.