* * *
И в красном я вышла,
и в красном я в город вошла...
И лопались почки,
и млечно вскипала сирень,
Где сада касалась
моей багряницы пола -
И мир до корней
прогревала пурпурная тень.
И кровля, как лотос,
взрывалась в ночи надо мной.
А если я в поле
свершала ночлег и обед,
То все небеса
надо мною
вздымались волной,
И небо седьмое
раскрыться
спешило вослед.
Когда же я в храмы
входила в багряном своем,
То все купола
разжимали свои лепестки.
А если я кровом
дерзала назвать окоем,
Пространство иное
мои холодило виски.
Так вот,
что мне значили
вещие эти слова:
Нигде не коснется
покрова твоя голова,
Нигде не найдешь ты
ни кров,
ни отеческий дом,
Покуда ты будешь
в багряном,
в багряном своем.
* * *
Не называя вслух сосну сосною,
Но девою смуглеющей от зноя,
Не ведающей страха наготы,
И эту стену льющейся воды
Не называя ливнем и потопом,
Но лишь судьбой, восставшею подобно
Мечу,
что между нами кем-то вбит...
А мы лежим - лицом к лицу навзрыд.
И в эту сталь мы насмотрелись вдосталь,
Где наши лица обоюдоостро
На лезвиях навек отражены...
...И долго выхожу я из волны,
Как будто захожу в нее я трижды,
Где, словно свет умерших звезд, стоишь ты.
А в нем сосна стоит, как в янтаре.
И это половодье в январе
Не называя карой и потопом,
Давай войдем в него без страха оба.
Войдем в потоп, как в праведный ковчег,
И не рискуя более ничем,
Судьбу, что словно меч стоит меж нами,
Своими мы окрасим именами.
* * *
И штора встрепещет от первой волны,
И смуглое озеро тела
Звезду отразит на верхушке сосны,
Когда в молоко полнолуния мы
Войдем до бровей несмело…
Есть ночь…
И есть ночь!
И, в конце-то концов,
Есть праздник чумы над нами.
Друг в друге плывущие мы вниз лицом
С искусанными губами…
Есть тигры и львы в золотых очесах,
И птиц, и драконов много…
Есть ночь…
И есть ночь…
И еще полчаса
Для нас, позабытых Богом,
Которым не спать и ни шагу не сметь
За огненный круг объятий.
Есть ночь…
И есть жизнь….
И быть может, смерть…
Но вряд ли, но вряд ли…
Вряд ли…
* * *
Души на веках смутное свеченье –
Бессонница… бессонница…
Зачем я
Бреду на этот свет,
горящий изнутри.
Ведь нет пути назад…
Смотри, душа, смотри
Сама в себя, где света сердцевина
Темнеет сладко яблоком невинным,
Не сорванным никем еще пока…
Скажи, куда течет моя строка,
Ночной прохладой локоть огибая,
И почему в ней музыка слепая
Бредет на свет ночного серебра.
Она течет, как Ева из ребра
Уснувшего Адама возле чаши.
Она течет, течет из вечной жажды.
И не войти в нее, о Боже, дважды.
СБОР ЯГОД
И чаша преисполнилась, наверно,
Когда ее в смятении отвергла
Моя извечно-детская душа…
И я в сосновый лес тогда вошла,
Где обитали ягоды черники
И грибников торжественные лики,
И редкие загадочные крики
Боящихся друг друга потерять…
О, словно моя детская тетрадь
Открылась вновь на самом сборе ягод.
И ни утрат еще там нет, ни тягот.
Но в ней секрет, забытый мною – как
Преодолеть вступивший в душу мрак.
А надо лишь всю черноту воочью
Собрать в одну единственную точку
Полуденного тонкого зрачка…
И вдруг услышать пение сверчка,
Где россыпь ягод возле родника,
Как будто бы зрачков туманных царство,
И в каждом – вход в забытое пространство…
И даже лес дрожит от сквозняка –
От моего до твоего зрачка.