Неожиданно на балкон через дверь столовой вышел Хосе Моарес. На вид ему было лет тридцать шесть, лет на шесть меньше, чем Бенто. Он был среднего роста, но жирный, как свинья, и все время потел. Голова его уже наполовину облысела.
– Привет! – сказал он, плюнув перед этим с балкона. – Я думаю, мы могли бы начать с маленького стаканчика качас, а?
Он был одет празднично, то есть в черные брюки от свадебного костюма и белую рубашку. Ни галстука, ни ботинок. У него болели ноги, и он надевал тапочки, едва возвращался домой.
– Иду, – ответил Бенто.
Он вернулся в комнату, взял купленные бутылки и коробки сигар и через балкон прошел в столовую.
Стол был накрыт. На нем стояло три прибора. Бенто был немного разочарован. Марианна намекнула ему, что пригласит подругу для «пары». Он поставил свой груз на буфет, уже довольно плотно заставленный. Хосе Моарес посмотрел на четыре бутылки вина и две качас.
– Вы разоритесь! – сказал он с заметным удовольствием.
– Ну, что вы! Это совершенно нормально.
Бенто остановился перед примитивными яслями из раскрашенного картона, стоявшими между старым облезлым диваном и углом стены на перевернутом ящике, покрытом шелковой черной с золотом шалью.
– Это Марианна притащила их, – объяснил Моарес – Она сторонница традиций.
Бенто вспомнил роскошные ясли Канделарии.
– Они никому не мешают, – пробормотал он примирительным тоном.
– Может быть, – буркнул Хосе, вытирая лоб, – но стоят, как бутылка вина.
Он преувеличивал. Бенто помнил, что когда он был ребенком, его мать на каждое Рождество покупала такие же ясли, а Итикира, сельские рабочие, были гораздо беднее Моаресов.
Вошла Марианна, неся обеими руками блюдо, полное камароэс. Она тоже навела марафет: сунула в пучок волос на затылке красивый гребень и надела белое платье, застегивавшееся спереди. Платье сидело так плотно, что натягивало каждую пуговицу. Бенто часто спрашивал себя, почему она всегда носит слишком узкие платья. Наверное потому, что располнела за последние годы, но на новые вещи не хотела тратиться. Как бы то ни было, ее пышные формы плохо помещались в эту одежду. Слишком глубокие и тесные декольте и слишком короткие юбки придавали ей двусмысленный и слегка фривольный вид. Бенто было трудно смотреть на нее просто так, без неприличных мыслей. Каждый раз возникало такое чувство, что от давления пуговицы на ее платье могут в любую минуту сорваться и полететь, как пробка из бутылки шампанского, оставив женщину раздетой.
Это вносило некоторое смущение в их отношения, и он не мог вести себя с ней совершенно естественно.
Когда Марианна поставила блюдо на стол, то слегка наклонилась, и Бенто показалось на момент, что ее крупные крепкие груди выкатятся и последуют вслед за блюдом на стол. Он отвел взгляд и посмотрел на Моареса. Тот, казалось, ничего не замечал, мучаясь от жары. Под мышками белой его рубашки уже выступили широкие пятна пота.
– Вы сошли с ума! – воскликнула Марианна, увидев принесенное Бенто. – Вам не следовало этого делать. Вы знаете, мне очень жаль. Я пригласила одну мою подругу, очень хорошенькую, но она не смогла прийти. Заболела желтухой! Представляете? Правда, не повезло!
Она была болтлива и не всегда ждала ответа на свои слова. Бенто, не любивший говорить, считал это очень удобным.
Моарес распечатал одну бутылку качас и налил водку из сахарного тростника в стаканы. Наверху один из негров бренчал на гитаре, а остальные пели. Неожиданно в тесном переулке прозвучал возбужденный женский смех. Дальше, на Сан-Кристовао, загудели автомобильные клаксоны. Они подняли стаканы.
– За Рождество, – сказала Марианна, осушая стакан одним глотком, как и мужчины.
Потом она посмотрела на Бенто и его форму унтер-офицера бразильского флота.
– Вы очень-красивый, – сказала она.
Ее глаза блестели. У нее были восхитительные глаза – черные, бархатные, миндалевидные. Вдруг Бенто заметил, что они поразительно похожи на глаза Эстефании...
Эстефания, жена Итикиры, бросила его и уехала вместе с двумя детьми жить в Сан-Пауло. Они, конечно, тоже теперь праздновали Рождество, но наверняка пошли на полуночную мессу, потому что Эстефания была набожной, очень набожной.
– Берите же камароэс, – сказала Марианна.
Не сводя с нее глаз, Бенто взял горсть крупных розовых креветок. Воспоминания нахлынули на него, как волна...
Бенто Итикира родился сорок два года назад на большой ферме недалеко от Пиражу на рио Паранапанема, в штате Сан-Пауло. Он прожил там восемнадцать лет, там же познакомился с Эстефанией.
Вскоре после этого Бенто, чтобы вырваться из нищеты, в которой жил до тех пор, поступил на службу в военный флот. Эстефания оставила семью и уехала в Сан-Пауло работать служанкой. Бенто служил на базе Сантос, и ему нужно было проехать всего тридцать пять километров, чтобы встретиться с девушкой.
В это время Бенто, вовлеченный одним приятелем, вступил в Лигу. Когда он в первый раз поехал в Сан-Пауло повидаться с Эстефанией, он встретился и с одним влиятельным членом Лиги, передавшим ему пачку антивоенных листовок, которые следовало распространить в Сантосе среди служащих военного флота. Когда он вспоминал этот день, то признавался себе, что он был важным вдвойне.
С того дня он был очень занят: Эстефанией, Лигой, а главное, своей учебой.
Когда Бенто поступил на службу, то умел только читать и писать, поскольку ходил в школу всего два года и то нерегулярно. Но он был честолюбив и сразу понял, что без образования ничего не добьется. Он стал учиться, сначала в вечерней школе, потом на заочных курсах, где выучился радиоделу.
Наступил день, когда он смог пришить к рукаву своей формы первые нашивки. Одновременно его месячное жалование поднялось на восемьсот крузейро. В 1938 году он женился.
Эстефания продолжала работать служанкой, потом официанткой в баре до 1944 года, когда родился их первый ребенок – Мануэль.
Его перевели инструктором в школу унтер-офицеров в Рио-де-Жанейро. Они поселились все втроем в федеральной столице и сняли маленькую квартиру на Авенида Бразиль возле кладбища Кармелиток.
Хорошее это было время...
Тарелка камароэс почти опустела, да и в бутылке качас было только на донышке. У Марианны раскраснелись щеки и говорила она быстрее, чем обычно. У Моареса щеки тоже покраснели, и, когда он повернулся за чем-то, Бенто увидел, что вся его рубашка на спине намокла от пота.
Наверху у негров стало потише. Они наверняка объедались и пили. Скоро тарарам начнется заново. Из открытых окон орало радио, и в переулке стояла жуткая какофония из религиозных гимнов и самбо, фисгармоний и труб джаза.
– Не могу понять, как Жоао спит при таком шуме, – забеспокоилась Марианна, глядя на стену, отделявшую их от комнаты ребенка.
Потом она обратилась к Бенто:
– Вы такой грустный. О чем вы думаете?
– Ни о чем.
– Это из-за качас, – уверил Хосе Моарес мрачным тоном.
И он бесшумно засмеялся, уже пьяный. Он легко хмелел и плохо переносил алкоголь. Марианна окинула мужа критическим взглядом, потом снова сосредоточила внимание на госте.
– Форма вам идет, – оценила она, – как и всякому мужчине. Ну что, нести следующее блюдо?
Она направилась на кухню, покачивая бедрами, слишком тесно сжатыми платьем. Хосе Моарес взял бутылку и налил в стаканы.
– Так мы совсем напьемся, – запротестовал моряк.
– Ну и что? Разве мы здесь не для этого?
Белый ром снова полился в горящие глотки. Марианна вернулась с кастрюлей рыбы, распространявшей пьянящий запах.
– Теперь, – решила она садясь, – будем есть. Моарес открыл одну из бутылок, принесенных Бенто.