Ах, голубой ангел, эти девять лет, пролетевшие с тобой, были пахучи, как копна сена… Почему в Латвии почти не осталось раков? Да потому, что много автомашин. Где только мы с тобой не побывали… Даже в двухстах двадцати километрах от нашего дома — в Латгалии и Освее, где по утрам в болотах курлычут журавли… Ты говоришь: последние три лета нельзя было ловить раков. Запрещено? Запретов, милый, много, всех никто и не запомнит, а поэтому нельзя их соблюдать. В реке Гауе на отмели врыто пять столбов с надписями: "Купаться запрещено!" А я купался у всех пяти. Я ждал, я умолял, чтобы мне кто-нибудь сделал замечание, что тут не разрешается, упрашивал, чтобы меня наказали, — не тут-то было. Директор совхоза разрешил нам этим летом ловить раков в совхозном озере, потому что я ответственный работник и работаю в ветеринарной аптеке. В моем распоряжении витамины для поросят! Я сказал: "Для твоих поросят витамины будут!" — и он на это ответил: "Раки в моем пруду будут!" Без витаминов у поросят ноги вырастут кривыми, а кто станет есть такие ноги?
Милый, прости, что однажды я твой номер замазал… Но поверь мне, грязь была чиста, потому что она состояла из желтого песка. Ну, помнишь, в тот раз, когда мы в Гауе за Таурене ловили линей. Выплыл из кустов тот сумасшедший учитель, тот долговязый, кривой, как нож садовника. Как раз тогда, когда я ставил сеть. Он стоял на другом берегу реки и трубил, как слон. Мы с тобой в кусты и гайда! Я бросил там пятнадцать метров капроновой сети… Зато твоя и моя честь осталась незапятнанной, так как номер был замазан грязью. Прости, я больше так не буду…
А та охота… Помнишь, у нас было разрешение застрелить одного старого самца косули. Я выстрелил в самца, у которого по старости даже рога отвалились, по — упала самка косули. Я долго думал: как же так? Может, меня кто-то дурачит? Теперь ясно, эта косуля пожертвовала собой, оберегая самца: как услышала выстрел, так кинулась и загородила его, чтобы попали именно в нее. Видишь, какая любовь встречается в мире животных и зверей! Ты думаешь, моя жена пошла бы вместо меня отсидеть хотя бы пятнадцать суток? Ни за что! И тогда мы привязали этой косуле бывшие в употреблении рога, чтобы бумаги были чистыми.
Да… но масло для тебя я никогда не жалел. Самое лучшее, какое только можно достать в гараже нашего заведения. И твои фильтры для масла всегда были чище… чище, чем мои легкие, потому что я курю, а ты не куришь, и твои фильтры я менял через каждые три тысячи километров, а легкие я не менял ни разу за тридцать пять лет, потому что для людей тоже не хватает запасных частей. Не думай, что людям лучше, чем автомобилям… Попробуй отруби хоть мизинец на ноге! В аптеке поликлиники взамен не получишь ничего.
Голубой ангел… Ты лучше лучшего друга, потому что ты не болтаешь. Ты меня ни разу не подвел. Ты помнишь, как в тот раз возле Смилтенской дороги проголосовала такая девушка в шортах? Мы взяли ее рюкзак, потому что он действительно был такой большой, будто в него было засунуто два ватных одеяла. И девушка влезла вслед за рюкзаком и села совсем рядом со мной. Она благоухала, как… как весна, то есть — как жасмин. И от этого аромата у меня закружилась голова, и не доезжая до Гулбене у меня так устала рука от руля, что… что я эту руку… что эта рука от бессилия опустилась на ее ногу… Мне было стыдно, что я такой слабак, но иначе я не мор, потому что меня охватила смертельная слабость, как после бани… И машина сама, то есть ты, в тот миг машинально остановилась… Ты помнишь, потом мы остановились у Палсенского моста, и я в реке мыл губы, вода потом стала в реке алая, как утреннее небо. Милый друг, это был мой день поэзии…
Но ты об этом не рассказывал никому, даже моей жене, вот она и не сказала ничего. Но, видишь, в тот раз, когда я на сиденье оставил ключ, найденный на базарной площади, она битых два часа величала меня старым козлом и султаном, хотя сама никогда султана в глаза не видала, и допрашивала, где я взял ключ, и еще по сей день не верит, что это ключ не от чужой спальни. Самой теперь трудно жить. Поверила бы, и сразу полегчало бы… Но мы ведь никто не желаем себе легкой жизни, потому что это мещанство.
Дорогая моя машина с небьющимися стеклами… Не обижайся, но сегодня ты все же старше, чем десять лет тому назад. Может, ты сама этого не осознаешь, потому что ты не женщина и не проводишь полжизни перед зеркалом. Но моему глазу ты можешь поверить. Нет-нет: ты нисколечко не похожа на женщину! Женщина, выходя замуж, как правило, обманывает мужчину, ибо, хотя и обещает оставаться "вечно такой же", все же не сохраняет свою фигуру такой, какую мужчина так любил в бытность ее невестой и в момент подписания акта бракосочетания. В сущности, это надувательство. Женщина становится то тоньше, то толще, то с угловатыми лопатками, то с необъятной талией. Ты же, ангел голубой, в объемах остался таким же, как десять, лет назад. И все же… время не пощадило и тебя, мелкие морщинки накопились на твоем лице. Резиновая прокладка вокруг переднего стекла потрескалась, как верх старой туфли, и больше не сдерживает напора дождя. В дождливую погоду будто слезы капают на мою обувь… Грязезащитные крылья ржавеют изнутри, а снаружи пробивается нечто вроде фурункулов. Я их соскабливал и шпаклевал. Но ты же знаешь, что всякая шпаклевка раньше или позже отлупляется. Женщины сами снимают ее по вечерам, но у тебя она отваливается самым неожиданным образом, и обнажается голая жесть…
В общем и целом мы с тобой хорошо ладили, глубину канав при твоей помощи я не измерял. В прежние времена латышские крестьяне делились на две категории: одни били лошадей, другие не били. То же самое и теперь: одни на машинах, как на танках, сокрушают деревья аллей, другие добропорядочно едут по середине дороги. У моего отца была лошадь, но не было кнута. Теперь жалею; не мешало бы иногда показать его жене, только показать, но в магазинах кнуты не продают. Я и сам не гонял тебя по канавам, а лишь по середине дороги. В худшем случае — по самому краешку дороги, И обходился без помощи автоинспектора.
Насчет инспекторов у нас не все ладно — из-за них мне грозила опасность стать алкоголиком! Да, да… В трезвом виде ты приезжаешь на какое-нибудь торжество, на столе уже находятся национальный салат-рассол и богатое традициями чистое белое. Известное дело — летом пиво достать трудно, пивоварни летом гонят план, а для того, чтобы пиво варить, у них времени не остается. Итак, ты сидишь на этих торжествах, сидишь только потому, что твоя жена тоже там сидит, Около двенадцати жена спохватывается, что пора ехать домой. "Нет, говорят другие, — не надо ехать, Антон, за поворотом стоят инспектор и дружинники". Да, стоят там мужчины с известными каждому взрослому гражданину черно-белыми палочками в руке. А как палочку звать по-латыни? Я-то знаю, потому что работаю в аптеке. Ее звать "bacillus", бациллой! Значит, в толковом словаре слово "автоинспектор" можно бы объяснить следующим образом: "Мужчина с черно-белой бациллой в руке". Стоит за поворотом четыре раза в неделю: по пятницам, субботам, воскресеньям и по понедельникам утром. Поэтому ехать домой в двенадцать ни в коем случае нельзя! Приходится сидеть до двух, даже до четырех, покамест мужей с черно-белыми бациллами там больше не будет, ибо всякий человек когда-то спит. А ведь просто так не будешь сидеть, со скуки опорожняешь одну чарочку за другой. А если так каждую неделю? Так ведь недолго и до алкоголизма!
Голубой мой ангел, я тебя наряжал не меньше своей жены. Даже больше! Вот здесь, на грязезащитном крылышке, я припаял тебе зеркало. На заднем стекле приклеил переводную картинку с дамой, у которой голый верх. К моей жене не припаяно ни зеркала, ни переводной картинки на заднем стекле.
Голубой ангел, я тебя любил, но будем человечными: все должны когда-то расставаться, жизнь — это вереница расставаний, и я нигде не могу купить тебе запасные части…
