Во время следствия по факту убийства сына Лина всего один раз посетила следователя и то, лишь только потому, что её попросили прийти для опроса как потерпевшую. Уголовное дело вела женщина-следователь среднего возраста, и это говорило о том, что у неё есть определённый опыт как в работе так и в жизни. С такими специалистами всегда легче общаться: в их личной программе присутствует не только сухой подход к обстоятельствам, но ещё и человеческое понимание происшедшего.
- Меня зовут Наталья Ивановна, - при встрече представилась следователь.
В её глазах было видно сочувствие к Эвелине как к матери. Она не «лезла» в Душу с ненужными вопросами, старалась не делать ей больно, а вернее, не сыпала соль на рану. Опрос был кратким и просто формальным по одной только причине, что никакой особой ясности в ведении следствия он внести не мог. Состав преступления по-уголовному делу имел классификацию как тяжкий, но в работе его ведения особого раскрытия не требовалось: «всё было на лицо». Преступник находился в следственном изоляторе, вину свою признавал, да и свидетелей оказалось предостаточно. Эвелина досконально расспросила Наталью Ивановну, как произошёл факт убийства, и, таким образом, узнала все подробности той злосчастной ситуации, которая превратила её жизнь в ад.
Парня, совершившего преступление, звали Олег. Он на три года был моложе её сына, ранее судим за хулиганство, но судимость была условной. С подросткового возраста Олег занимался силовой борьбой, и поэтому его удар был профессионально сильным. Находясь в алкогольном состоянии, он совершил неконтролируемый удар, который сделал его страшным преступником. Сотрудники кафе объясняли:
- Клиент заказал бутылку водки и, в одиночку за короткое время, опустошил её ёмкость, при этом вёл себя вызывающе и на наши замечания не реагировал. Он был частым посетителем данного заведения, и его агрессивное поведение нас поначалу не удивило.
Лина внимательно смотрела на раскрытую папку, в которой находились материалы по уголовному делу. Она лежала в стороне, а материнский взгляд притягивали фотографии – вот только рассмотреть их на расстоянии было невозможно.
- Наталья Ивановна, – обратилась пострадавшая женщина к следователю. – Прошу вас, покажите мне снимки, я вижу на них силуэт сына.
Следователь с болью посмотрела в её изболевшие глаза и спросила:
- Может, вам не надо их видеть. Для просмотра снимки довольно тяжёлые, и морально соприкоснуться с ними будет сложно.
- Я хочу знать всё, что связано со смертью моего мальчика, - последовал ответ матери. - Мне это необходимо, чтобы научиться жить с разрушительной, вечной бедой. Вот только как этому научиться, я пока не ведаю.
Наталья Ивановна опустила глаза и молча подала папку, с собранными материалами о совершенном преступлении. Дрожащими руками Лина взяла убийственные для неё документы, понимая, что такой открытый доступ к уголовному делу ей предоставлен лишь только потому, что она является сотрудником правоохранительных органов. Женщина не придавала особого значения всем аккуратно сложенным стандартным документам: к ним у неё просто-напросто не было никакого интереса. В ту минуту ей хотелось только одного: увидеть фотографии, которых в деле было несколько штук. Сейчас, сидя в своём купе, Эвелина вспоминала те страшные снимки – жизнь перелистывала их поочерёдно в ускоренном темпе и только один оставляла для долгого просмотра. Это изображение, как факт объяснения, будет присутствовать в её сознании всю оставшуюся жизнь. Фото было сделано в машине скорой помощи и его отражение несло информацию: Алекс лежал на носилках с повёрнутой на бок головой, а на его лице просматривались пятна крови.
Увидев данный снимок, Лина вся задрожала, но… Такая реакция пронизывающей, нечеловеческой боли в её состоянии не была связана только с фактом смерти сына. Фотография в материнских глазах мгновенно стала фотосюжетом и монотонно начала разговаривать. Вся закулисная беседа была понятна ей только одной, и не больше. Диалог, происходивший один на один со снимком, хлестал Душу плетью уничтожения. Да, можно было не смотреть, да, можно было отказаться – вот только это «можно» переходило для Эвелины в жизненную необходимость: «Надо». После смерти Алекс довольно часто приходил к ней виртуально в весенней, бежевого цвета куртке и зелёной, его любимой рубашке. Осознать, почему именно в этой одежде она видит своего покойного мальчика, Лина не могла. Ей не было известно, в чём он был одет в последний день своей жизни, да этим никто и не интересовался. Одежду с морга забирать она, как мама, отказалась – ей было не до неё, а вернее, вымученной Душе не нужна была эта страшная, окровавленная память. Фото, как мгновенная вспышка, ответило на ноющий материнский вопрос и показало: её сын в тот роковой день был одет именно в куртку и рубашку, в которых он приходил к ней после смерти. Вселенная через снимок дала полную информацию израненной Душе.