Аленушка и ее двоюродная сестра, узнав, что отец уезжает в Москву, сбежали вниз попрощаться, потом вернулись в свою горенку к работе. Вскоре после отъезда Луки Максимовича поднялся к ним и Андрей, имевший, по праву близкого родственника, каким считался, свободный доступ в закрытый для чужих терем.
Он подсел к девушкам и думал рассказать им о московском событии, когда вошла Марфа Сидоровна.
— Слышал, Андрюша, что у нас-то тут приключилось? — сказала боярыня, присаживаясь на лавку.
— Что такое?
— Кабы не люди добрые, верней, чудо от Господа Бога, — может, и в живых не застал бы ни Алены, ни Дуни…
И Марфа Сидоровна рассказала ему о нападении волков и о спасении девушек.
— Щербинина князя Алексея я знаю; не знаком, а знаю… Того другого, Павла Белого-Туренина, тоже видал… Добрые пареньки! — промолвил приемыш, когда боярыня закончила рассказ.
— Это который же из них князь Алексей? — слегка вспыхнув, спросила Аленушка.
— Не тот ли, который повыше? — спросила и Дуняша.
— Нет, — ответила Марфа Сидоровна, — тот, что пониже ростом и волосами потемней…
— А… — с разными оттенками протянули боярышни, и хозяйская дочь почему-то покраснела еще сильней.
— Чего это ты? — заметила краску дочери мать.
— Да все… Все с того… Как вспомню про волков, в жар кидает, — пробормотала боярышня.
— Напугана… Вестимо, как и не напугаться!..
Аленушка низко наклонилась к пяльцам. Потом быстро поднялась.
— Я пойду… Прилягу…
— Что с тобой? Али недужится? — с тревогой спросила Марфа Сидоровна.
— Голова болит…
— Ахти, господи! Уж не застудилась ли на прогулке на этой? Не хотела я тогда отпускать, словно чуяла… Панкратьевна с толку меня сбила… Поди, поди ляг! А я малинки заварю тебя попоить… Ах, грехи, грехи! — ворчала боярыня, выходя вместе с дочкой из комнаты.
Андрей точно обрадовался, что он остался вдвоем с Дуней.
— Скучал я в Москве по тебе. Нарочно упросил отца оставить меня в вотчине на денек, — заговорил он. — Дивное дело! Как тебя нет, так такая тоска сердце мое защемит, что беда просто! Привык — сыздетства ведь все вместе… Однако вот по Аленушке не так скучаю…
Дуня рассеянно слушала Андрея. Она исподлобья смотрела на него. Каким невидным, простоватым казался ей этот друг детства в сравнении с тем молодым красавцем, богатырем-боярином, которого она звала «соколом», не зная до сегодня его имени. «Павел! И самое имя-то куда лучше, чем Андрей! Андрей, Андрюша… Фу! Совсем не то, что Павлушенька…».
А молодой человек продолжал говорить о своей тоске, о неотступном желании провести с нею, с Дуняшей, часок-другой вместе… Наконец он заметил, что Дуня не слушает его.
— Дуняша! Ты грустишь? О чем? Поведай… Подели тоску свою со мной, родная ты моя! — промолвил он и хотел взять ее за руку.
Девушка нетерпеливо вырвала руку.
— Оставь! Что за глупости! — резко проговорила она.
Андрей в недоумении посмотрел на нее.
— Серчаешь на меня за что-нибудь, Дуняша? — сказал он.
— Не серчаю, а так… Не дети малые, чай, теперь мы, нечего нам глупствовать-то… Будет! — ответила девушка и отвернулась от него.
Андрей печально поник головою.
Он не остался в вотчине до утра, как предполагал об этом раньше, а поспешно уехал в Москву в тот же день.
XI. Свершилось
Светает. Тьма еще борется с бледным светом февральского утра, но на покрытые снегом верхи боярских хором уже ложится розовый отблеск.
Москва не спит. Слышится движение, глухой ветер. Это не пробужденье, вызванное рассветом, — и глубокою ночью шум народный не умолкал. Да и возможно ли спать накануне такого дня: наступающий день должен был решить, утвердится ли Борис Федорович на престоле, получит ли отца осиротелая Русь или нет. Кто надеялся, кто сомневался, но все жарко молились, чтобы смягчил Господь Борисово сердце. Ведь это уже в третий раз пойдут молить Годунова. Уже два раза отказывался. Царица Ирина удалилась от мира в Новодевичий монастырь и была уже пострижена, получив в монашестве имя Александры. От царства она решительно отказалась. Вместе с нею скрылся в келью и Борис Федорович. Ему предложили быть царем, и он наотрез отказался, говорил, что боится такой страшной власти, какою обладает царь, боится той тяготы, которую приносит она, хочет мира и спокойствия — мирская жизнь опостылела ему не меньше, чем его державной сестре. Созвали выборных со всей Руси. Молились, совещались и наконец объявили Борису, что вся земля Русская избирает его в цари. Он вторично отказался. Теперь предстоял третий и решительный раз.