Старик досадливо сдвинул брови.
— Ты все свое! — протянул он недовольно. — Будто не о чем другом спросить.
— Да о чем же другом? Про жениха спрашиваю…
— Ну, уж и жених твой! — презрительно сказал старик.
Эти слова задели Аленушку за живое.
— А чем же он худ?
— Хоть и сын мне, а прямо скажу: вахлак! Совсем на молодца не похож. Таким ли я был в его годы! Эхма! Вспомнить любо! Да и теперь я, даром что уж пожил немало, а двух таких парней перещеголяю. Ей-ей! Хоть на травле, хоть в битве… Ты смеешься? А? Ишь какая! И не грех? А зубки-то, зубки! Что жемчужины! Нет, не такого тебе мужа надо, Аленушка, как он!
— По мне лучше не надо.
— Потому, что еще разумом ты — дитя малое. А что, к примеру молвить, за такого старичка, как я, пошла бы ты замуж?
— Да у меня есть жених, иного не нужно.
— Знаю, что есть. Ну а если б не было, так скажем, а посватался б старичок, пошла бы?
— Коли матушка с батюшкой приказали б, пошла бы.
— Ты — дочка хорошая… А по доброй воле, стало быть, не пошла?
— Слезами обливаючися под венец стала б, не токмо что…
— И напрасно, напрасно! — быстро заговорил Фома Фомич. — Со стариком счастливей была б. У молодого ветер в голове. Сегодня любит, а завтра другая приглянулась — он и разлюбил…
— Ну, Алеш… то бишь Алексей Фомич не таков! — воскликнула боярышня.
— Все они на один покрой! Да ты-то почем знаешь, что Лешка не таков? Раз всего и видела, а уж и душу его выведала. Али, может, виделась с ним? А? Тайком? Да? Где-нибудь во садочке зеленом? Что ж молчишь?
Аленушка сидела красная как кумач.
— Нет… — пробормотала она.
Князь слегка насупился:
— То-то, нет! Ох, девицы, девицы! Глаз за вами нужен зоркий! — Потом он продолжал в прежнем тоне: — А ты напрасно стариков лаешь, напрасно! Вышла б замуж за старика — не житье было б, а масляница! В парче да в бархате ходила б, пила, ела на золоте…
— А зачем мне парча да бархаты?
— Не нужно тебе нарядов дорогих? Ах ты, родная моя! Ты то подумай — теперь ты кралечка, а одень тебя в ткани золотые — прямо раскрасавицей станешь! Этакая ты красота, этакая!.. — говорил, захлебываясь, старик. — Ангел просто!.. Золоташка моя!
— Ой, боярин! — вдруг вскрикнула боярышня.
— Чего ты? Это, что я поцеловал-то тебя? Так ведь я по родству… А она испугалась! «Ой, боярин!» — кричит… Ну, как не сказать, что прелесть, а не девица? Лебедь сахарная!
Он опять потянулся было ее поцеловать, но она отстранилась.
— Не хочешь? Ну, не буду, не буду! Погоди, когда-нибудь вдосталь нацелую зато, хе-хе!
Дверь скрипнула.
— Лука Максимыч с Марфой Сидоровной прибыли, — доложил холоп.
Фома Фомич, как по волшебству, принял самый невозмутимый вид.
— Вот и отлично! Я и то их заждался!
Аленушка воспользовалась приходом слуги и убежала к себе наверх.
Вечером этого дня между Лукою Максимовичем и Фомою Фомичом был какой-то таинственный разговор, после которого хозяин, выйдя вместе с гостем из комнаты, чтоб проводить его до крыльца, как-то смущенно моргал глазами, а старый князь, распрощавшись с Шестуновым и усевшись на коня, шепнул ему:
— Пока что ничего не сказывай!
На это Лука Максимович поспешно ответил:
— Ладно! Ладно!
По отъезде гостя такой же таинственный разговор произошел между Лукой Максимовичем и его женой, а на другой день, поутру, Марфа Сидоровна приказала холопкам поспешить с шитьем приданого.
— Алеша, что ль, прибудет скоро? — дрогнувшим от радости голосом спросила Аленушка.
— Да… Нет… Так… Лучше поспешить… — смущенно пробормотала мать.
Растерянность матери не укрылась от зоркого глаза боярышни и, странное дело, заставила тревожно забиться ее сердце.
«Ах, приезжал бы скорей желанный мой!» — все чаще и чаще с этого дня стала мелькать тоскливая мысль в голове Аленушки.
XV. Мужний приказ
К июлю месяцу шитье приданого уже заканчивалось.
«Вот приехал бы теперь Алешенька — хоть сейчас свадьбу играть», — думала Аленушка.
По мере приближения работы к концу все сумрачнее становилось лицо Марфы Сидоровны, и дочка ее даже не раз подмечала, что боярыня украдкой смахивала слезы. Когда же Аленушка спрашивала о причине грусти, Марфа Сидоровна только отмахивалась и бурчала:
— Э-эх! Знала б ты, дитятко!
Однажды Лука Максимович, отведя в сторонку жену, спросил:
— Ну, что приданое?
— Да уж конец, почитай, работе, — ответила боярыня.
— Ну, надо теперь сказать Ленке…