— Эй-эй! Стой, красавица! Куда и откуда бежишь? Со мной, старым, и поздороваться не хочешь? Ишь какая! Неужли уж так не люб я тебе? — сказал, слегка смеясь, остановив ее, Фома Фомич.
Аленушка сперва испуганно взглянула на него, потом, побледнев, подошла, обняла старика.
— Люб! Люб, желанный! — крикнула она каким-то звенящим голосом и скрылась в сени.
Фома Фомич торжествующим взглядом обвел Луку Максимовича и Марфу Сидоровну, а последняя радостно прошептала:
— Слава богу!..
Еще бы ей было не радоваться — ее бокам теперь не грозили кулаки мужа!
XVIII. Все тайное станет явным
После ссоры с Аленушкой молодой князь не поехал домой — отцовский дом стал ему ненавистным. Он надумал ехать к Белому-Туренину и поселиться у него на некоторое время. Что потом будет делать, этого он еще не решил.
Гнев постепенно утих и сменился тихою печалью. Однако теперь, вспоминая сцену ссоры со своей невестой более хладнокровно, он многое стал видеть в ином свете, чем прежде. Ему вспомнилось, как заволновалась Аленушка, увидев его, как хотела кинуться к нему и вдруг, словно что-то припомнив, остановилась на полудороге. Князю теперь это показалось странным. Если бы Аленушка разлюбила его, зачем она стала бы так кидаться к нему? Потом этот внезапный гнев, охвативший ее?
Точно ли все так, как говорил отец? Точно ли идет Аленушка за старика по своей охоте? Нет ли наговоров каких-нибудь на него?
С этою мыслью Алексей Фомич и приехал в дом своего приятеля.
Павла Степановича не было дома — куда он отлучился, этого не знала и сама Авдотья Тихоновна, печально сидевшая дома в одиночестве и радушно принявшая гостя.
После обычных приветствий, расспросов о здоровье и житье-бытье молодой князь приступил к делу:
— А у меня, Авдотья Тихоновна, просьбица есть… И не одна даже. Вот жаль Павлухи не застал — хочу у вас в доме пожить малость.
Авдотья Тихоновна удивилась:
— Али у отца жить не нравится?
— Есть маленько.
— Что ж! Павел, думаю, рад будет такому гостю, а в доме места много, живи себе.
— Благодарствую. А потом к тебе просьба.
— Какая?
— Съезди к Шестуновым, Богом молю!
— Зачем тебе? Сам разве не можешь?
— Не могу… Да, вот послушай, расскажу все.
И Алексей Фомич, волнуясь, рассказал подробно Авдотье Тихоновне о разговоре с отцом, о ссоре с Аленушкой.
Узнав о намерении Фомы Фомича жениться на бывшей невесте своего сына, боярыня всплеснула руками:
— Ах, греховодник старый! Экое задумал! А на тебя Аленушке наплетено что-нибудь беспременно. Да вот съезжу, узнаю… Завтра же поеду. Али нет, завтра нельзя… Когда же можно будет? Сегодня у нас понедельник, съезжу в пяток.
— Вот и ладно! — повеселел молодой князь. — Узнаю правду, все на душе легче будет. А чего ты, боярыня, тоже словно грустна?
— Так, тоскуется. Признаться, думала муженек приедет, наговорюсь с ним, а он вот с час всего со мной пробыл после долгой разлуки, да и уехал… Ох! Известное дело — мужчина, ему простить можно, а все тоскуется, — закончила она с грустной улыбкой.
Алексей Степанович, знавший тайну Павла, с невольным сожалением взглянул на бедную боярыню.
«Черт, Павлуха! Устраивает, верно, свою полюбовницу, а о жене и думать забыл… Ох, любовь, и зла же ты!» — подумал он.
Согласно своему обещанию Авдотья Тихоновна в пятницу поехала к Шестуновым. При ее приезде Аленушка спряталась в своей горенке и так и не вышла к ней; боярышне стыдно было показаться на глаза своей родственнице и подруге. «Ведь люди не знают, с какого горя иду я за старика богатого, скажут: ишь, девчонка корыстная! Так и Дуняша…» — рассуждала она.
Выведывать, как устроилось сватовство Фомы Фомича с Аленушкой, Авдотье Тихоновне не пришлось: Марфа Сидоровна сама все рассказала, хвастаясь, как обманула хитро свою «дочку-полудурью».
— Словно шепнул мне кто в ухо, мать моя, — говорила она молодой боярышне, — сем-ка я скажу, что он женат. И сказала. Ну, Аленка, вестимо, сперва и плакать и охать, а потом обошлась, сама сказала в понедельник Фоме Фомичу: «Женишок ты мой желанный!» Слышь — «желанный», а за час до того и слышать о нем не хотела, как бес ладана!.. Вот оне, девицы-то! Поняла, вестимо, что счастлива будет, коли за Фому Фомича пойдет: он ведь только пыжится так, а на самом деле хлипок изрядно, протянет ноги — все богатство его жене молодой достанется. А в Алексее какая корысть? Разве то, что молод… Так тоже когда-нибудь состарится.
Авдотья Тихоновна, вернувшись, передала все слышанное молодому князю.