— Ах, как есть хочется!.. Хлебушки бы!
Другие дети грустно поникли головой.
Отдернул руки от своего лица Иван, посмотрел на семью: дети сидели, как замерли, Миколушка плакал, по бледно-желтому исхудалому лицу жены медленно катились крупные слезы.
Ни слова не сказал Иван, встал и опять накинул на плечи овчину. Потом взял со стола большой хлебный нож.
— Ты куда, Иванушка? — спросила, сквозь слезы, хозяйка.
— Куда? — глухо ответил муж. — Хлеба добывать! Ну и не поздоровится же теперь тому, кому со мной повстречаться придется! Уложу его — не пикнет!
И он потряс в воздухе ножом.
— Иван! Побойся Бога! Что ты надумал! — в ужасе вскричала жена.
Но Иван, не ответив, вышел из избы.
— Ну и темь же!.. Да и погода ж! Эвон и избы его не найдешь… Долго ль мимо пройти в мраке таком?! И луна, как на грех, реже проглядывает… И понесла меня нелегкая! Экую глупость сотворить, — ворчит, кутаясь в шубу, боярин, грузно ступая по сугробам снега одной из глухих улиц Москвы.
Вдруг он почувствовал тяжелую руку на своем плече, и глухой голос проговорил над его ухом:
— Скидай шубу, боярин, да молись Богу… Конец тебе пришел!
Холодное лезвие ножа коснулось его горла. Однако путник не потерялся. Он с силою оттолкнул грабителя.
— Молись сам лучше о душе своей грешной — пристрелю! — грозно воскликнул он.
Слышно было, как щелкнул курок пистоли.
Луна проглянула из-за облаков и осветила лицо боярина.
— Правитель Борис Федорович! — в ужасе вскричал разбойник и вдруг бухнулся на колени. — Прости! Не погуби! — завопил он.
— Брось нож! — приказал Годунов.
Иван — это был он — далеко отшвырнул ножик.
— Смилуйся! Не ради корысти — ради хлеба пустился на такое! — продолжал молить Безземельный.
— Не врешь? — спросил правитель, смотря на лицо разбойника, казавшееся еще бледнее от неясного лунного света.
— Вот те крест! Посмею ль врать… Дети с голоду помирают. Хлеба корки черствой нет…
Годунов молчал.
— Ладно… После потолкуем… — наконец промолвил он. — Избу Кузьмича знаешь?
— Ведуна-то? Как не знать! Тут недалече.
— Вставай да проводи меня к нему.
— Боярин! Простил ли ты меня, окаянного? — причитал Безземельный, все еще не поднимаясь с колен.
— Сказал — после потолкуем. Веди! — приказал Борис Федорович.
Иван поднялся.
— Ступай впереди. Да помни — пистоль у меня наготове. Чуть что — пристрелю!
— Помилуй, боярин! Да нешто у меня креста на шее нет, чтоб я…
— Ладно, ладно! Веди уж знай!
Они зашагали. Луна то показывалась, то скрывалась. Иван вел Годунова по узким переулкам. Вышли к устью Неглинной.
— Вот и его лачужка… — сказал Безземельный.
Годунов различил покосившуюся ветхую избенку.
— Спасибо. Скажи, будешь еще промышлять разбоем? — спросил Борис Федорович.
— Ни в жисть! Впервой ведь сегодня вышел… Слава богу, не попустил Он до греха.
— Тебя как звать?
Недавний грабитель испуганно взглянул на Годунова:
— Не погуби! Отпусти!
— Да я не хочу губить тебя!
— Зачем же спрашиваешь, как звать?
— Мое дело. Говори!
— Иваном Безземельным… — уныло проговорил тот.
— Узнаю, каков ты человек. Коли взаправду только впервой, да и то с голоду, на разбой вышел — не забуду тебя милостью; если соврал ты — тогда берегись!
— Ей же богу!..
— Хорошо! А теперь запомни: ни отец родной, ни мать родная слова единого слыхать от тебя не должны о том, кого ты тут видел. Затаи в душе это и крепко храни до скончания живота. Слово проронишь — себя погубишь. От меня никуда не сокроешься — на дне речном в песок заройся, и то сыщу! — грозно произнес Годунов.
— Вот те крест святой, что слова никому не пророню!
— Тот-то. А теперь получи пока… Держи руку.
Иван задрожал от восхищения, почувствовав в руке холод нескольких крупных монет.
— Теперь беги отсюда не оглядываясь!
Безземельный не заставил повторить приказания.
— Жена! Детушки! Молитесь Господу! Благодарите Его, Создателя! — прерывистым от радости голосом воскликнул Иван, вбежав в свою хату…
— Хлеба принес? — в один голос разом спросили дети.
— Будет вдосталь у нас хлеба! Гляньте!
И он высыпал на стол золото.
Жена вздрогнула.
— Грешные деньги, Иван! — печально заметила она.
— Нет! Честно достались оне мне! Не допустил меня Бог пролить кровь христианскую.
— Откуда же оне?
— Оттуда! — поднял кверху руку Иван.