– Пойдем, – проронила она.
– Не досмотрим?
– Пьеса чудесная, актеры заслуживают оваций, но если мы помедлим и останемся до конца, то окажемся окружены толпой невежд, от общения с которыми точно останется осадок. А мне так не хочется портить этот вечер.
– Как скажешь.
Глаза давно привыкли к темноте, поэтому выйти из ложи труда не составило. Гораздо труднее оказалось стерпеть на своих спинах неодобрительные взгляды, коими Тима и Малесту поспешила одарить публика. Многие оказались действительно слепы и не узнали в юноше молодого Андервуда, а кое-кому из этих многих показалось, что спутник бывшей жены Джейкоба выглядел чересчур юно, хотя по законам общества такой женщине как Малеста явно полагался кавалер минимум её лет, а лучше старше.
В фойе театра было тихо. Малеста держала в руках розы, а Тимоти – спавшую с её плеч меховую накидку, которая, едва они спустились на первый этаж, тут же вернулась Малесте на плечи. Кутаться в мех пришлось сильнее: в воздухе повеяло морозом с улицы, и зима напомнила о себе каждому, кто, увлекшись спектаклем, действие которого происходило тёплой весной, напрочь позабыл о снеге и пронизывающем северном ветре.
– Подожди меня, – попросил Тим, усадив Малесту на вытянутый диван, стандартно для театра обитый пурпурным бархатом. – Я распоряжусь, чтобы нашли кэб. Как только он подъедет, вернусь за тобой.
Малеста не возражала и, когда Тимоти, развернувшись, быстрым шагом прошёл к выходу, проводила его задумчивым, словно хранившем какую-то тайну, взглядом.
У выхода суетился швейцар. Одетый в теплое пальто, он неуклюже распахивал двери перед тучным господином, его женой и их дочерью – совсем юной девушкой, худенькой, тоненькой, по-аристократически бледной лицом. Её одежда была дорогого и качественного пошива, но не вычурна. А волосы цвета пшеницы были аккуратно собраны под тёмно-синей шляпкой, для зимы плотной, такой, какую впору носить именно в холодное время года.
Тучный господин, то и дело перекладывая трость из одной руки в другую, не торопился покидать здание театра и о чём-то раздраженно брюзжал в сторону супруги. Кажется, он был недоволен тем, что неловкая женушка опрокинула на фрак мужа бокал с игристым вином, и оттого уважаемой чете пришлось уйти из зала раньше положенного.
Когда мимо пролетел Тим, господин встрепенулся, неожиданно и к радости жены умолк, отвернулся от супруги и радостным, громким голосом поприветствовал:
– Андервуд! Вот так встреча!
Тимоти оглянулся. Его губы растянулись в лёгкой улыбке.
– Мистер Койл! Рад вас видеть.
Мужчины обменялись крепкими рукопожатиями.
– Эмили, Марша, – засуетился мистер Койл, – подойдите ближе. Мистер Андервуд, разрешите представить вам мою семью. Моя супруга и дочь.
Обе дамы – одна сильно расстроенная своей оплошностью и недавним ворчанием мужа, другая – уставшая от ссоры отца с матерью – с любопытством уставились на приятеля главы семейства. Миссис Койл даже протянула в приветствии руку, а юная мисс Койл слегка присела и тут же смутилась, потому что с первого же взгляда на Тима была невыразимо очарована его холодной, надменной красотой.
– Мистер Андервуд вёл мою тяжбу с пронырой Монтероссом, – пояснил мистер Койл. – И вёл столь искусно, что хитрецу Лукасу ничего не оставалось как признать поражение. Он даже апелляцию передумал подавать. Сказал, что шансов у него никаких. И я с ним согласен. Пока дело ведет мистер Андервуд, его клиенты могут спать спокойно.
Тим театрально закатил глаза.
– Что вы… Мистер Лудлоу в разы искуснее меня и опытнее. Выступи он вашим адвокатом, судье понадобилось бы слушать дело не три, а два раза.
– Но тогда бы я не имел удовольствия общаться с вами! – воскликнул Койл. – А ваша компания мне так пришлась к душе! Может, всё же развести Лукаса на апелляцию? Тогда у меня будет предлог пропустить с вами ещё пару бокалов виски!
– А вы рисковый человек, мистер Койл. Но, как ваш адвокат, я осмелюсь посоветовать вам найти другой повод для встречи.
Вся компания зашлась лёгким, добрым смехом, а Тим как бы невзначай обернулся.
Оставленная им Малеста сидела на диване. Рядом с ней лежали розы. Малеста больше не держала их в руках, ведь те, так и не затянутые ни в одни перчатки, были теперь во власти незнакомого Тиму мужчины, который, подарив им поцелуй в знак приветственного почтения, почему-то не желал их отпускать.