Собравшись с духом, Тим произнёс на выдохе:
– По дороге из театра я не решился спросить… Кто тот джентльмен, с которым ты беседовала в фойе?
Мягкая улыбка тронула губы Малесты.
– А кто та девушка, чей платок ты поднял?
– Впервые её увидел. Даже имени не запомнил. Это дочь мистера Койла, клиента мистера Лудлоу. Я вёл его дело.
Малеста иронично зацокала языком.
– Адвокат и не запомнил имени? Мистер Лудлоу бы тебя пожурил.
– Ну, хорошо. Её зовут Марша Койл. Но это имя как влетело в моё ухо, так и вылетело.
– А как же поднятый платок? Мисс Койл явно возлагала на него надежды.
Тим повернул голову к Малесте и вдохнул сладкий аромат её волос.
– Зря стараешься. Знаешь ведь, что из всех женщин я вижу только тебя. Так что не пытайся меня заболтать – свой вопрос я не забуду. Тем более этот безвкусно одетый хмырь не даёт мне покоя уже несколько часов. Вы так увлеченно ворковали, а ты ему так очаровательно улыбалась…
– И поэтому ты решил, что я к тебе охладела?
– Не только. Из украшений, что я передал с Генри, ты не надела ни одного.
– У меня с утра отекли пальцы – все кольца оказались малы. По той же причине я не надела перчатки. Они все вдруг стали такие узкие…
Тим фыркнул.
– Как будто я передал только кольца.
– А к платью, которое пришлось надеть, не подошло ни одно колье.
– Так, значит, причина только в этом?
Малеста заглянула Тиму в глаза.
– А в чём же ещё?
Ему вдруг безумно захотелось её поцеловать. И он это сделал, а она ответила ему. Её губы были красноречивее любых слов, какие только могли с тех губ сорваться. Она по-прежнему любила его. Любила так, как никогда раньше, безудержно и без толики притворства. Обожала и ни на мгновенье не думала играть его чувствами. Тогда почему была столь осторожна и задумчива, когда он захотел много больше, чем поцелуй и объятия? Эта мысль не давала Тиму покоя.
Оторвавшись от губ любимой женщины, он прошептал на выдохе:
– Я запутался. Я много раз пытался тебя не ревновать, но у меня не получается. Я всё равно ревную, а ты не даёшь разъяснений, и от этого я впадаю в ещё большее недоумение.
Малеста провела рукой по его густым, тёмным волосам. Её прикосновения успокаивали и дразнили одновременно.
– Тот господин, с которым я случайно пересеклась в театре, – мистер Уильям Гардинер. Тебе должно быть знакомо это имя.
Тим наморщил лоб.
– Тот самый Гардинер, который вот уже лет десять умело разносит в пух и прах любую театральную труппу и их постановки?
– Он самый. Когда я играла в Сохо, то о наших скромных творениях он всегда писал в нейтральном тоне или же ничего не писал.
Тимоти хмыкнул.
– Догадываюсь о причине.
– Этим вечером он тоже покинул зал пораньше. Он смотрел пьесу уже третий раз и мог позволить себе пренебречь финалом ради одной договорённости. Но, торопясь на приём, он всё же нашёл пару минут, чтобы поприветствовать меня. Мы перекинулись парой стандартных фраз.
– Парой? Там было реплик двадцать с каждой стороны – я считал. Хватило бы на трехгрошовый водевильчик.
Малеста сделала вид, что не заметила этого порыва ревности. Он был не первый в её отношениях с Тимом и, как и все предыдущие, дальше банального ворчания с его стороны не заходил. Тимоти прекрасно понимал, что женщина, находящаяся рядом с ним, обладала истинно неземной красотой, и пройти мимо неё равнодушным мог только слепой. Сколько бы мужчин ни вилось рядом, Тиму важно было одно: он хотел всегда оставаться для Малесты тем, с кем она могла быть самой собой.
– Уильям открывает школу актерского мастерства и ищет преподавателей для молодых дарований, – получил Андервуд объяснение.
– Школа не при театре?
– В том-то и дело. Какое-то новое веяние. Мистер Гардинер говорит, что это позволит открыть больше талантов.
– Что ж, успеха ему.
– Он видит меня в качестве своей помощницы.