— Это, должно быть, от Гамиша, — сообщила она.
У Уильяма загорелись глаза.
— Вот это да! Я просил тебя, Фиона, спросить его об этих, как их, о пауках... ты думаешь, он прислал одного такого? А может, самца и самку.
— Не расстраивайся, Уильям, но этого быть не может. Их нельзя посылать без ветконтроля, чтобы, чего доброго, не занести заразу. А эта бандероль прошла только таможню. Здесь, скорее всего, что-нибудь мне ко дню рождения — заранее.
На свет Божий показалась шкатулка для ювелирных украшений.
— Вот это да! — подскочила Фиона. — Гамиш дает! Он, должно быть, разбогател. Вообще-то он не из тех, кто дарит такие подарки. Вот прислать том о брачной жизни мух цеце или что-нибудь в этом духе — это на него похоже. — Она открыла замочек и откинула крышку.
Все исторгли дружное «О!», увидев невероятной красоты камень, лежащий внутри. Это был молочно- белый опал с огненным отсветом внутри и голубизной озера и неба, словно впитанной им. Кулон на тонкой золотой цепочке.
Эдвард посмотрел на Фиону. Бледная, она смотрела не на камень, а на прикрепленную к крышке записку, которую пока что не набралась храбрости прочитать, записку, написанную знакомым почерком. Почерком Иана.
Все остальные, к счастью, все еще любовались камнем. Эдвард видел, как она глубоко вздохнула, ухватившись за край стола, на мгновение закрыла глаза, затем заставила себя вынуть записку, сунула ее в карман брюк и весело бросила:
— Ну, это я прочту потом.
Сама того не ведая, помогла Дебора, сказав Эндрю:
— Вот видишь, Эндрю Уэйнвуд, что такое настоящий брат, позволь напомнить, что у меня день рождения в октябре.
Фиона рассмеялась, и в этом было что-то двусмысленное:
— Вот уж точно более подходящий для опала месяц, Дебора.
— Мне казалось, что вы лишены предрассудков, — нахмурился Эдвард, — а то всего один шаг и до веры в злых духов.
Фиона пожала плечами:
— Даже тот, кто уверяет, что у него нет предрассудков, какие-нибудь да имеет. Вот это мой. Я, пожалуй, отнесу его в комнату.
Эдвард поднялся:
— Лучше дайте-ка я положу его в сейф. Это, насколько я понимаю, материальная ценность.
— Спасибо, Эдвард, за беспокойство, но я бы не хотела... пока, чтоб он лежал в сейфе.
Он стоял рядом с ней и, загораживая ее лицо от других, внимательно изучал его.
— О, женщины, женщины. Им надо еще полюбоваться всласть. Ладно, только потом отдайте.
— Хорошо, — еле выдавила из себя Фиона и ушла к себе в комнату.
Там она бросила футляр на кровать и развернула записку.
«Дорогая Фиона,
Не сердись и прими это. Я заказал кулон давным-давно, мой ювелир прислал мне его. Я не могу подарить его Матти и надеюсь, что ради нашего прошлого ты возьмешь его. Прошу, забудь о своей гордости и не думай слишком плохо об Иане».
Как он мог? Как он мог? Огонь в глубине кулона, усиленный солнечным светом, словно опалил ее. Что теперь ей делать с этим несчастным камнем? Образ Иана вытеснен из ее сердца другим человеком. На счастливый конец, правда, не приходится надеяться. Эдвард любит Дебору чуть не с детства, а сейчас она готова выйти за него замуж. Да что там говорить. И Фиона засунула шкатулку под подушку.
Поздно ночью она достала ее снова. Наконец она может отделаться от этого злосчастного камня, чтобы никто не спрашивал, что да почему. Она накинула макинтош с капюшоном из шотландки. За окном моросил теплый дождь. Сунув ноги в меховые сапожки, она открыла окно и тихо выскользнула во влажную ночь.
Цель была вполне определенная — бездонные воды Ванаки. Дождик смыл очертания дальних гор, да и дом за спиной как-то сразу исчез во тьме. Она сошла с дороги и двинулась овечьими тропами к обрыву, высящемуся над озером.
Внезапно за ее спиной раздался голос: — Вы идете не той дорогой и не в том направлении.