А вот Фландрия потерпела сразу два серьезных военных поражения: под Везелем и Хертогенбосом. Тревожные новости, приходившие с этих двух фронтов, только подзадоривали французов. Стремясь закрепить свое преимущество, они настойчиво внушали англичанам, что самое время добить испанцев, раз уж они не смогли справиться с маленьким голландским государством. Посланник в Лондоне Шатонеф вел свою собственную кампанию, повсюду рассказывая, что, по имеющимся у него секретным сведениям, Испания нисколько не заинтересована в мире с Англией и вовсе не намерена присылать Колому в Лондон. Ловко играя на анти-католических чувствах пуритан, он во всеуслышание называл Фрэнсиса Коттингтона изменником, продавшимся испанцам. Именно он пустил клеветнический слух, будто Коттингтон в угоду Мадриду нарочно затягивает свое возвращение в Лондон. Двор пребывал в тревогах и сомнениях. Теперь уже и сам король начал задумываться об истинных намерениях испанцев и подозревать Филиппа IV в двуличии. Надежды на то, что его требования по Пфальцу будут удовлетворены, исчезали с каждым днем, а тут еще некстати ему припомнилась собственная авантюра со сватовством к Марии-Терезии, и он испугался, что испанцы захотят сделать из него посмешище. Рубенс все настойчивее наседал на Оливареса, передавал ему, что король взволнован и требует, «чтобы Коттингтон поторопился! Пусть выезжает немедленно!»336 Он подчеркивал, что пользуется особенным расположением короля, который приглашает его, испанского посланца, на свои переговоры с французами. Все напрасно. Оливарес оставался глух к таким удивительным знакам внимания и по-прежнему тянул время. Рубенс не сдавался.
Со всех сторон окруженный интригами и кознями, он и сам не брезговал подобными методами. Так, в сентябре 1629 года ему посчастливилось перехватить секретное послание, адресованное савойскому герцогу, в котором английский капитан просил у герцога разрешения на трех вооруженных военных кораблях отправиться из порта Виллафранка в Тунис, Алжир и Беджайю — бить мавров. «Однако, учитывая выгодное положение этого порта [Виллафранка] для проникновения в Лионский залив и перекрытия прохода из Барселоны в Геную, я счел разумным посвятить в этот план сэра Фрэнсиса Коттингтона, который не знал о его существовании. Я полагаю эту проблему чрезвычайно важной, потому что четыре корабля легко могут превратиться в двадцать и принести немало неприятностей королю Испании. Он пообещал мне, что доложит обо всем королю и сделает все, что в его силах, чтобы этому помешать».337
В ноябре заговорили о скором приезде испанского посланника, говорили даже, что его багаж уже доставлен в Дюнкерк. Дон Карлос Колома прибыл в Лондон 11 января 1630 года. Король оказал ему пышный прием в Банкетинг-холле. Знатные дамы королевства явились на встречу в таком количестве, что, как сообщал Дорчестер Коттинггону, тесно зажатые в толпе, они «драли друг друга за волосы».338
Свою миссию Рубенс выполнил. Можно было возвращаться домой. Оставалось только передать Коломе бумаги и ввести его в курс дела. Эта процедура заняла еще два месяца. Наконец, 6 марта 1630 года он покинул Лондон.
Накануне отъезда он вместе с Жербье нанес визит голландскому посланнику Альберту Иоахими и вручил ему просьбу об освобождении дюнкеркских моряков, томящихся в Роттердаме. Иоахими, прекрасно осведомленный о внутренних убеждениях художника, понял истинную цель его прихода: фламандец не мог уехать, не обсудив с ним причин конфликта, столкнувшего между собой их страны. Действительно, занимаясь политикой, Рубенс постиг, сколь зыбко любое соглашение, а потому не питал особенных иллюзий относительно конкретных результатов англо-испанского договора для установления мира в Нидерландах. Он знал, что Карла I заботила только проблема Пфальца, что Филипп IV так и не избавился от убеждения, что голландцев можно и должно покорить силой оружия. Поэтому, несмотря на официальное предписание оставить в стороне нидерландский вопрос, он по собственной инициативе решил напрямую переговорить с голландским посланником, «уверяя Иоахими, как докладывает Дедли Карлтон, что Соединенные Провинции могли бы заключить договор, если бы хотели этого, установив тем самым мир и покой в Семнадцати провинциях, измученных долгой войной».