Вопреки моим ожиданиям, я переключаюсь на канал связи пилотов.
«Банши Два-Пять, ты слышишь?»
Ответа, конечно же, нет. Я напрягаюсь в ремнях безопасности, не желая отстегивать замок и рисковать вылететь из задней части корабля, и выглядываю из-за угла дверного проёма в переборке кабины. Оружейный уголок всё ещё на месте, а правая сторона кабины выглядит относительно неповреждённой, но левая сторона разбита вдребезги. Левое кресло отсутствует полностью, а правое занимает пилот, сгорбившийся на бок. Голова у него отсутствует, как и большая часть шеи, а из разбитой кабины в космос вылетают маленькие застывшие пузырьки крови, словно облако крошечных розовых воздушных шариков.
«Пересчитайте», — говорит один из командиров отделений по взводному каналу. «Если жив, отзовитесь».
Я проверяю телеметрию скафандра на тактическом экране и обнаруживаю, что я один из четырёх оставшихся в живых в грузовом отсеке. Ещё двое всё ещё пристёгнуты к креслам, но их жизненно важные органы повреждены — скафандр не успел закрыться вовремя, а осколок высокоскоростного снаряда пробил шлем. Полдюжины живых солдат парят в космосе за пределами корпуса, отставая, словно мусор с корабля-капитана, по мере того как инерция «Осы» уносит её всё дальше от орбиты.
«Грейсон слушает», — отвечаю я. «Проверьте уровень кислорода и держитесь за что-нибудь прочное. Я постараюсь связаться с Флотом по экстренной связи».
«Как бы то ни было, — отвечает сержант отделения. — Надеюсь, они вас услышат. У меня в скафандре воздуха на два часа».
Проверяю свой запас кислорода, и он ненамного лучше. Три часа и тринадцать минут при текущем уровне потребления, сообщает мне компьютер скафандра с излишней точностью. Баллоны в наших скафандрах — это резервы малой емкости, предназначенные для чрезвычайных ситуаций в глубоком вакууме, вроде пробоины корпуса десантного корабля при приземлении, но конструкторы предполагали, что спасательные отряды будут поблизости. Боевая броня — паршивое снаряжение для внекорабельной деятельности — герметизация стыков не самая прочная, а царапина от вражеской стрелы означает, что ваш трехчасовой запас воздуха превращается в пятиминутный. У противомоскитных костюмов гораздо более мощные кислородные системы, потому что они предназначены для сражений на ланкийских мирах с высоким содержанием CO2, но мой собственный противомоскитный костюм находится в шкафчике в моей койке на «Манитобе » , которая сейчас находится почти в полумиллионе километров отсюда.
Я снова включаю свою систему связи, включаю передатчик на полную мощность и начинаю передавать новость о нашей неминуемой гибели.
Всем подразделениям флота, всем подразделениям флота. Говорит «Тейлпайп-5» на «Банши-2-5», тип «Уосп». У нас катастрофическая пробоина корпуса, и мы движемся по баллистической траектории. Оба пилота погибли. Четверо выживших внутри корпуса и ещё шестеро снаружи. Объявляем чрезвычайную ситуацию.
Я жду ответа, но слышу лишь шипение неиспользуемой несущей. Я повторяю трансляцию ещё три раза, но никто не хочет или не может ответить.
«Ну что ж, — говорит сержант отделения. — Тогда всё».
«У кого-нибудь осталось оружие?» — спрашивает один из выживших.
«Да, Гудвин. У меня винтовка», — отвечает сержант. «И что ты собираешься делать здесь с этим чёртовым пневматическим ружьём?»
«У меня осталось два с половиной часа воздуха», — говорит Гудвин. «Остаётся два часа двадцать девять минут, и я одолжу вашу винтовку на секунду, если вы не против, сержант».
«К тому времени я уже буду мертва, девочка. Тогда ты сможешь жить дальше».
«Очень ценю это, сержант», — говорит Гудвин с непринужденной вежливостью, как будто сержант только что согласился обменяться с ней десертами из пайка.