Прежде чем я успел ужаснуться, с другой стороны аэродрома раздался оглушительный грохот, а затем оглушительный рёв многоствольной штурмовой пушки «Шрайка». В сотне футов выше и позади меня «Роуг-3» принимает на себя очередь бронебойных снарядов и падает с неба. Когда «Стрекоза» падает рядом, взрыв разбрасывает горящие детали и авиационное топливо во все стороны. Атакующий «Шрайк» пролетает над аэродромом на сверхзвуковой скорости, оставляя за собой шум и разрушения.
Я закрыл шлем, чтобы защититься от дыма пожара на заправке несколько мгновений назад, так что горящее топливо, обрушившееся на меня, лишь пугает, но не смертельно. Боевая броня, наделённая гораздо более быстрой реакцией, чем её владелец, уже плотно загерметизировалась и активировала мой аварийный кислородный баллон. На краю взлётно-посадочной полосы, в ста метрах от меня, трясётся на боку флотский «Уосп» с работающими на полную мощность двигателями, прорывая борозду в бетоне сломанным корнем крыла левого пилона. Я с ужасом смотрю, как из-под корабля поднимается дым. А затем «Уосп» горит, тлея посреди небольшого озера горящего топлива.
Где-то над Нью-Лонгйиром я слышу пуски ракет. На экране тактической связи я вижу, что оставшиеся «Стрекозы» объединили свои системы управления огнём и запустили зенитные снаряды по «Шрайку», который только что уничтожил четверть нашей наступательной авиации. Компьютеры последовательно запускают все ракеты по концам крыльев «Стрекоз» – одна, две, четыре, восемь, двенадцать. «Шрайк» уходит из зоны поражения на полной скорости, но ракеты могут развивать гораздо большее ускорение. Автоматические контрмеры ударного корабля сбивают некоторых из них с пути, но полдюжины ракет летят прямо в сопла двигателей «Шрайка», и корабль сбивается с ног. Он падает на мёрзлую землю, словно неуклюже брошенный кусок гипсокартона, и врезается в жилые дома на дальней стороне города. Мгновение спустя на экране тактической связи появляется значок катапультируемой капсулы пилота. Оставшимся полудюжине ракет класса «воздух-воздух» не на что тратить силы, поэтому их компьютеры взрывают их в воздухе.
Я бегу к укрытию ближайшего ангара и катаюсь по промёрзшей земле, чтобы потушить горящее топливо, прилипшее к моей броне. После какофонии шквального огня, сверхзвуковых грохотов и взрывов тишина становится нереальной. Я хочу позвать на помощь, но обнаруживаю, что во рту слишком сухо, чтобы говорить в микрофон шлема. Вместо этого я тушу пламя на броне и ложусь на землю, чтобы отдышаться.
Через некоторое время ко мне подбегает группа гражданских техников в пожарных костюмах, и я сажусь, чтобы показать им, что я не труп.
«Ты в порядке, солдат?» — спрашивает один из них и останавливается передо мной. Остальные продолжают путь к горящим обломкам «Осы», держа в руках огнетушащие шланги и баллоны.
Я поднимаю забрало и машу ему рукой.
«Да, всё в порядке. Немного обжёгся, вот и всё».
«Что, чёрт возьми, не произошло?» — говорит он. «Половина аэродрома горит. Что, чёрт возьми, произошло?»
«Они думали, что мы моргнем первыми, а мы думали, что они тоже», — говорю я. «Похоже, мы все ошибались».
ГЛАВА 19
СИНИЙ НА СИНЕМ
«Что ж, все прошло не так уж и хорошо», — говорит сержант Фэллон.
Мы находимся в укреплённом убежище под огромным зданием гражданской администрации. В комнате с нами находятся командиры обоих мятежных батальонов HD, их старшие сержанты и полдюжины сотрудников гражданской администрации.
«Это ещё мягко сказано», — говорит подполковник Кемп. Он командир 330-го полка и формально начальник сержанта Фэллон, но даже высшее командование сейчас явно подчиняется ей.
«Мы потеряли один десантный корабль и заправочную станцию», — признаёт она. «Они потеряли десантный корабль, плюс «Шрайк» и два десятка пехотинцев. Они пострадали сильнее, но смогут восполнить потери. Нам будет не хватать этого «Стрекозы», когда они отправят следующий рейд. Тактически это была ничья. Стратегически мы всё ещё в проигрыше».