- До свиданья, Федья, - японец Йоши вежливо кивнул.
- Всего хорошего, Федя, - произнёс и Джон Смит. - Если будет что-либо интересное, приходите.
- Гуд бай! - И Фёдор направился к выходу.
Фёдор шёл по московским улицам, ярко светило тёплое осеннее солнце. На Пушкинской площади стояла огромная толпа, тысяч пять.
- Ого, а это что за сборище? - воскликнул Фёдор, останавливаясь.
- А это встреча дорогого всенародно избранного ублюдка Ельцина с народом! - бросил один из прохожих.
- О-о, это любопытно! - сказал Фёдор, направляясь в толпу и на ходу доставая фотокамеру. Усиленно работая локтями, он стал пробираться в середину, но тут на его пути возникла плотная цепь милиционеров, а за ней стояла точно такая же цепь из крепких ребят в штатском.
- Куда? - грозно спросил милиционер, преграждая Фёдору дорогу.
- Пустите к всенародно избранному.
- Пропуск!
- Только по пропускам пускаете к дорогому Борису Николаевичу?
- Да, и прошедших особую проверку!
- Понятно, - сказал Фёдор, направляясь вдоль милицейской цепочки и ища какую-нибудь лазейку, но менты везде стояли плотно. Вдруг Фёдор увидел в толпе какое-то сгущение, вокруг которого сновали с видеокамерами журналисты. Там явно происходило что-то интересное. Фёдор рванул в ту сторону, опять интенсивно работая локтями. В центре стоял человек средних лет, с аккуратно подстриженной бородкой, одетый в рясу православного священника.
- Я по моим политическим убеждениям являюсь демократом и целиком поддерживаю указ Бориса Николаевича Ельцина о роспуске парламента... говорил человек, позируя перед видеокамерами. Фёдор сразу же узнал этого человека. Он видел его много раз по телевизору.
- Отец Глеб! - крикнул Фёдор, отталкивая какого-то тележурналиста. Отец Глеб, здравствуйте! Вы меня не узнаёте?
Отец Глеб внимательно посмотрел на Фёдора.
- Простите, что-то не припоминаю.
- Ну как же, отец Глеб, помните август девяносто первого, "Белый дом", и мы с вами на седьмом этаже составляли план, как выкурить снайперов из гостиницы "Украина".
- М-м-м... - мучительно замычал отец Глеб.
- Я командовал отрядом, сто сорок вторым отрядом народного ополчения, соврал Фёдор.
- Ах, да-да, конечно, помню! - воскликнул священник. - Вы, значит, опять пришли поддерживать Бориса Николаевича?
- Естественно, кстати, не поможете к нему пройти, а то не пускают.
- Сожалею, но не могу, без пропуска никак нельзя. Сами понимаете, кругом полно бандитов-патриотов.
Окружающая толпа одобрительно загудела.
- Скажите, пожалуйста, - обратился к священнику один из иностранных журналистов, - как вы относитесь к католической и протестанстской церкви?
- Я как православный русский священник отношусь с большой симпатией к католичеству и протестантству, особое одобрение у меня вызывает католицизм.
- Отец Глеб, - не выдержал Фёдор, - а вы сегодня служите?
- Слава Богу, нет!
- А когда будете?
Отец Глеб на секунду задумался:
- А бес его знает, когда.
- А что же так? - не унимался Фёдор.
- А я написал прошения Священному Синоду: "В связи с большой депутатской нагрузкой прошу освободить меня от необходимости служить службу в моём приходе..."
- И что же Синод?
- Синод разрешил.
- Понятно! - сказал Фёдор.
- Скажите, пожалуйста, - опять спросил иностранный корреспондент, - что это за люди, которые собираются защищать парламент?
- Это - коммунисты и фашисты.
- Это шизофреники, - вмешалась в разговор старая еврейка. - Это ненормальные люди, это просто идиоты.
- Их всех, всех надо перебить, как бешеных собак! - завизжала другая еврейка, молодая, стоящая рядом. - Всех этих русских патриотов уничтожить до единого! - Она вся затряслась, на губах выступила влага, а в глазах горела лютая, тысячелетняя ненависть. Её визг подействовал на толпу, как запал на боевую гранату. Толпа сразу же загудела и пришла в движение. Фёдор обвёл её взглядом: почти у всех лица были искажены злобой, губы шевелились, а в глазах горела всё та же мессианская ненависть; и неожиданно для себя Фёдор почувствовал свою полную противоположность этой толпе. Всем телом, всем своим существом, всей душой он ощутил свою инородность. Каждая клеточка его организма, каждый волос кричал ему: "Враги, чужие!..."
Фёдор ещё раз оглядел их. Половина людей была явно еврейского происхождения, но другая с чисто русской внешностью. Он посмотрел на мужчину средних лет со светлыми глазами, на молодую женщину с курносым русским лицом. Родные славянские лица, но какая же бездонная пропасть лежала между ними. Фёдор усиленно заработал локтями и покинул толпу.
Глава третья
У дома Верховного Совета шёл митинг. Огромная площадь была заполнена людьми. Их было много, десятки тысяч. Большое количество различных знамён трепетало на ветру. Красные, русские, державные, андреевские, казачьи и множество других, значения которых Фёдор не знал. Баррикад уже было три, и они стали намного значительнее и внушительнее, чем в предыдущую ночь. Как и прежде, на трибуну взбирались поочерёдно различные ораторы и клеймили позором негодяя Б.Ельцина. Периодически какой-то мужчина с круглым лицом брал мегафон и призывал записываться в боевые дружины.
- Товарищи, - кричал он, - желающие записаться в дружины, собирайтесь у белого столба!
Всех желающих строили у столба, переписывали пофамильно и, вооружив противогазами, уводили на баррикады.
Неожиданно из толпы вынырнул Андрей.
- Привет!
- Привет!
- Ну, что скажешь?
- Да вот, смотрю я на всё это, по-моему, это спектакль, причём плохо поставленный. Не верю я этим депутатам. Когда Ельцин, Шушкевич и Кравчук страну расчленяли, они все были "за", все в "ладушки" играли, а сейчас они, видите ли, прозрели. По-моему, они и сейчас с Ельциным заодно. Вопрос только в том, зачем они затеяли эту комедию?
- Всё очень просто, - сказал Андрей. - Заманить сюда как можно больше русских патриотов, высветить все патриотические организации, их боевые отряды, командиров полков, дивизий, которые настроены патриотически и готовы привести сюда свои части, ну а потом всех уничтожить!
- Значит, ты думаешь, будет бойня? - спросил Фёдор.