Половинкин не представлял, что Полина так отнесется к его словам! Он сказал, что Астахова могут исключить из партии, если тот не порвет с ней. Трезвый, он, пожалуй, не сказал бы этого. Красивая женщина… Он и шел к ней тогда, рассчитывая на другое, но, когда попытался протянуть руки… «Плохо, очень плохо».
Без определенной цели бродил Половинкин по стоянке. Настроение отвратительное. Офицеры, техники его избегают, не уважают и не скрывают этого в разговорах между собой. Даже его ближайшие помощники, оставаясь внешне почтительными, настроены к нему критически. По существу, он чужой не только среди техников, но и летчиков. Насколько он себя помнит, всегда так. Может быть, исключение составляла академия, где он учился старательно, блестяще ее закончив в послевоенный год. Половинкин злился на себя, на людей, на полярную ночь с усилившимся ветром и тут же придумывал различные варианты самозащиты, если его письмо будет центральным вопросом на партийном собрании, но ничего определенного придумать не мог: на этот раз варианты слабые и совершенно не убедительные.
С такими мыслями он дошел до командного пункта, когда вдруг услыхал сигнал тревоги. Он побежал обратно на стоянку самолетов. Истребитель выруливал на взлетную полосу…
«Тренирует своих мальчиков. Не сидится в покое…» — с досадой подумал Половинкин о Ботове. Он не переставал удивляться энергии этого человека и никак не мог понять, почему Ботов, имея право уйти на отдых с хорошей пенсией, продолжает не только командовать, но и летать. Что это, честолюбие, ожидание генеральских погон? Или на самом деле такая влюбленность в авиацию, что не может без нее! Половинкин знал, что именно держит Ботова на севере. Да, Ботов не уходит потому, что любит авиацию и этого он, Половинкин, никогда добровольно не летавший даже в качестве пассажира, не понимает, и ему неприятно, что Ботов иной, чем он.
«Пора убираться отсюда». Это не внезапное решение. Желание уехать в глубь России становилось более настойчивым, а порой и невыносимо острым. Надо уйти, но это не просто сделать. Он здоров и время замены еще не подошло. Ждать. Больше ничего не остается, но если подвернется возможность, он не упустит ее. Иногда появлялась мысль: поговорить начистоту с Коротковым, рассказать, что ему трудно с людьми, покаяться?! Нет, не годится. Его удерживать не будут, и в этом была обидная уверенность. Может быть даже рады будут его уходу, и Коротков тоже, особенно после письма…
Истребитель вернулся, лихо промчался над аэродромом (круг почета, как бы…) и приземлился на полосу. Половинкин видел, как из кабины вылез Орлов, как он улыбнулся технику и вразвалку зашагал к командному пункту. Чему улыбается этот юнец? Этого тоже Половинкин не понимает… Полет, в стратосфере над безжизненной тундрой, вспотевшее лицо и красные от перегрузок в воздухе глаза… Немного удовольствия, а вот он рад, этот начинающий летчик. Фанатики…
Половинкин внезапно остановил Орлова окриком, так просто, без нужды, повинуясь скорее долгу.
— Как работала матчасть?
— Отлично, товарищ инженер!
— Цель перехватил?
— Порядок! Сейчас пленку посмотрим. Разрешите идти?
— Пожалуйста.
Орлов зашагал дальше, почти бегом. Половинкин оставался на стоянке до конца рабочего дня. На КП ему больше не хотелось.
…Несколько дней было тихо. В жизни Астахова за это время произошло еще событие: на его имя неожиданно пришла посылка. В маленькой коробочке из-под духов — золотые часы с надписью на крышке:
«За мужество, волю и храбрость от Военного Совета Западного фронта Фомину Д. З.»
Вместе с часами несколько строчек на обычном листке из ученической тетради:
«Мой молодой друг! Они будут напоминать обо мне. Часы будут жить! Последний раз жму твою руку. Спасибо за жизнь, которую ты сохранил мне в годы войны. Будь таким, каким был всегда. Прощай!»
Кто выполнил последнюю волю Фомина? Таня? Федор? В конце концов это неважно. Вот он — подарок Фомина в руке Астахова, последняя весть от друга, а все остальное для Николая сейчас потеряло всякое значение. Николай испытал то же, что в войну, когда терял лучших друзей, только тогда слез не было…
Астахов шел по поселку, чувствуя потребность быть одному. Сравнительно теплый вечер, без ветра и стужи. На небе светлые, спокойные полосы потухшего сияния. Дома поселка как бы потонули в снегу; освещенные окна бросали свет на искристый снег, оживляя улицу. Встречались люди, в одиночку и группами, спешившие в клуб. Там музыка, танцы… После отъезда Полины он еще не был в клубе… Астахов как бы перелистывает страницы своей жизни, вспоминая все, что связывало его с Фоминым. Чувство большой дружбы к нему Николай хранил в кристальной чистоте. Может быть, в последние послевоенные годы он невольно в мыслях разменивался на мелочи, принимая второстепенное в жизни за что-то очень важное, может быть, но он никогда не забывает о главном и всегда помнил о нем, о Фомине. Таня? Она ничего не меняла в их отношениях друг к другу, скорее наоборот, подчеркивала, сама того не зная, силу их дружбы… Потом мелькнула обидная мысль: почему Таня не сделала всего, чтобы сохранить мужа? Зачем ей нужно было идти в гражданскую авиацию? Думая так, он пытался уверить себя, что им руководит чувство справедливости. В записке к нему Фомин ни словом не обмолвился о ней.