— Вряд ли вы удивите этой фигурой кого-нибудь. Только одним взысканием будет больше.
— Меня сейчас тревожит другое. На вечере у Сенникова были мои курсанты. Как ты думаешь, Астахов не проболтается? Мне этого не простят.
— Начальству он вряд ли скажет, а на комсомольском собрании при всех вспомнит, обязательно.
— Придется осадить тогда; у самого рыльце в пушку. Видел, как он пил? Ранний уход не оправдание.
— И все равно скажет. Он принципиальный.
— Хватит, поехали! — Петроченко порывисто встал. Он был выше ростом, здоровее, легко поставил на ноги и Куракина. — Часок побудем у меня, а там в парк. Есть «Золотая осень», чудесное вино.
— За рулем буду я, — сказал Степан.
— Нет уж! Если ехать с такой скоростью, с какой ты водишь машину, мы в городе будем к утру.
Через минуту прикрытая сзади пылью машина скрылась в направлении города.
Квартира отца Петроченко была хорошо обставлена, с мягкой мебелью, просторная. Степан любил бывать здесь, чувствовал себя свободно и непринужденно. Усевшись на тахте, ощущая приятную прохладу, они выпили бутылку вина, затем вышли на оживленную улицу и направились к городскому парку.
Противоречивые беспокойные мысли одолевали Степана. В школе он привык быть первым, привык считать себя выдающимся, привык ко вниманию. Но здесь, в аэроклубе, он не мог занять первого места ни по своему характеру, ни по знаниям.
Куракин чувствовал, что ему не подняться ни над Астаховым, ни даже над маленьким Корнеевым, не говоря уже о старых инструкторах, вроде Петроченко, покровительственный тон которого его порой даже возмущал. Сначала он пытался бравировать перед новыми товарищами своей независимостью, всем своим поведением давая понять, что то, что невозможно для других, ему ничего не стоит, внутренне гордился тем, что так быстро стал близким человеком, «стариком», даже Сенникову. И вдруг Куракин как-то сразу понял, что среди своих новых товарищей он самый заурядный, и все попытки заставить уважать себя вызывали только улыбки, а порой и саркастические замечания, хотя внешне все как будто оставалось по-прежнему. От Астахова с Виктором он отдалился, а ведь они неожиданно для него вошли в число передовых инструкторов. А начальник, комиссар аэроклуба и даже Сенников, все чаще говорят о них, и ни слова о нем, ни хорошего, ни плохого. Если бы только это!
Степан боится признаться себе, что учить летать ему трудно. Он не дает инициативы курсантам в воздухе, управляет самолетом сам, да и процесс полета уже не вызывает в нем прежнего удовлетворения. Курсанты, как всегда, шумно приветствуют его, уважают, и все же нет той задушевности в отношениях, как в других группах. С ним только почтительны. Степан все больше страдал от этого. А тут еще Таня. Первая девушка, которая пренебрегла им.
Кажется, именно это заставило его смотреть на Родионову совсем другими глазами. Нет! Девушки любят настойчивых и смелых. Он не отступит! Он знает, что им надо.
Петроченко дернул его за рукав:
— Найди Астахова, поговори с ним. Узнай его намерения.
— Ну его к дьяволу! Не хочу с ним разговаривать.
— Напрасно! Я больше тебя знаю, что такое пьянка с курсантами. А пока я пойду, меня ждут.
Петроченко свернул по дорожке в сторону. Куракин остался один. Обиженный, не зная, что делать, он пошел бродить по дорожкам. В глубине одной из аллей, на скамье он увидел Родионову. Подойдя ближе, узнал ее соседа — Астахова. Степан круто повернулся и зашагал к выходу.
На следующий день после вечеринки у Сенникова Астахов чувствовал себя отвратительно. Ему неудобно было встречаться с курсантами Петроченко, которые были там. Он готов был высказать начальнику аэроклуба свое мнение о поведении Сенникова и только ждал очередного совещания, чтобы сделать это. Стыдно было и перед собой, за то, что пошел на этот нелепый вечер.
Стремясь хоть немного «встряхнуть» Николая, Виктор потащил его в парк. В свободные часы они любили бывать там. Парк напоминал им родной город. Они стали разыскивать свободную скамейку.
— Коля, посмотри, наши девчата.
На скамье сидели Таня с Зиной. Рядом стоял парень в коротком пиджаке, в маленькой, лихо сдвинутой на одно ухо кепке и что-то, жестикулируя, рассказывал. Астахов сжал руку товарища. Они проходили мимо. Девушки приветливо улыбнулись.
— Добрый вечер!
Пробивающийся сквозь листву свет электрической лампочки слабо освещал светлые волосы Тани, лицо оставалось в тени, отчего глаза казались очень большими. Парень, покосившись на летчиков, ушел, бросив форсистое «пока». Николай с Виктором сели рядом с девушками, но разговор никак не завязывался. Все почувствовали себя неловко от затянувшегося молчания. Таня вдруг спросила, обращаясь к Астахову: