На небольшой высоте неожиданно показался самолет. Над серединой поля шум его мотора оборвался. Наступила внезапная тишина. Самолет плавно и бесшумно продолжал полет с заметно уменьшенной скоростью. Вдруг его резко подбросило кверху, и он, как бы нехотя, перевалился на нос и ринулся вниз. Улыбки застыли на лицах. Где-то послышались испуганные вскрики. У самой земли самолет вышел из крена и, с оглушительно взревевшим мотором, взмыл на прежнюю высоту. Люди облегченно вздохнули, захлопав в ладоши.
Кто-то в военной форме побежал к центру поля, к посадочным знакам. Астахов, Корнеев и другие инструкторы следили за полетом.
— Вот черт! — сказал Виктор, не зная, восторгаться или возмущаться фигурой. — Срыв в штопор на такой высоте!
— Ну и будет ему от начальства!
— А может быть, разрешили?
— Да нет! Выкладывают знак немедленной посадки.
Не спуская с самолета глаз, Астахов тихо проговорил:
— Дело плохо, Витя! Это Сенников с Петроченко… По заданию они должны были выполнять фигуры сложного пилотажа, а вместо этого…
Самолет вновь повис над аэродромом. Вновь наступила тишина… В уши проник свист рассекаемого крыльями воздуха. Перед землей самолет резко вышел из крена, но не успел выйти из угла… Сухой оглушительный треск… и на минуту густая стена пыли встала над полем.
Какой-то нестройный гул пронесся над аэродромом, по полю побежали группы людей.
Астахов почувствовал, как холодная испарина покрыла лицо… Дрожь прошла по телу. Ни секунды не раздумывая, он бросился к месту аварии, не чувствуя под собой земли.
Откуда-то вынырнула санитарная машина, он вскочил в нее на ходу. Около разбитого самолета остановились еще две машины.
Астахов с санитарами судорожно разбрасывал куски разбитого самолета. Вот Сенников… Лицо его обезображено. Губы несколько раз приоткрылись, заглатывая воздух, он стонал, но на руках совсем притих.
Из-под обломков извлекли тело Петроченко. Узнать его было нельзя. Вместо головы — страшная окровавленная масса. Астахов почувствовал головокружение, слабость подступила к ногам. Он поспешно отошел в сторону, лег на траву, закрыл лицо руками — и перед ним, как живое, встало хмурое, пьяное лицо Сенникова с холодными прищуренными глазами.
Куракин шел темной стороной улицы. Напротив — ярко освещенная панель. Степан не выходил на свет: несколько шагов вперед, несколько назад. Никогда он не испытывал такого мучительного состояния. Петроченко, друг… Как же это? Сенников! Черт с ним! Вылетавшийся, прожженный коршун… Куракину и сейчас страшно. До этого мертвые лица он видел случайно, на улицах, при похоронах. Но здесь погибли люди, которых он знал, в гибели которых сам в какой-то степени виноват. А Астахов? Зачем ему, Куракину, нужно было так подло и его втянуть в это дело?.. Он на самом деле ничего не знает. А, дьявол с ним! Степан сам удивился, до какой степени он сейчас ненавидит своего бывшего товарища.
Даже невольно скрипнул зубами. Он дождется Родионову здесь. Она ходит по этой дороге. Дождется, а там видно будет. Куракин взглянул на часы. Немного подумав, он перебежал дорогу и скрылся в подъезде кафе. Через несколько минут он вышел оттуда и стал на прежнее место. Несколько шагов вперед, потом назад… «Кажется, многовато хватил. Голова кругом ходит». Куракин пристально вглядывался в прохожих, и, когда показалась Родионова, он подбежал к ней сзади и притронулся к рукаву.
— Ой, напугали! — проговорила Таня.
Степан не мог понять, рада она или нет. Скорее — нет.
— Я должен с тобой поговорить.
Таня освободила руку.
— Извините, товарищ инструктор! Для разговора с девушкой не обязательно напиваться, а потом я не понимаю, почему «ты».
Степан настойчиво взял ее под руку.
— Не обижайтесь. Мне надоела эта неопределенность. Вы же знаете, я давно люблю вас.
Таня вздрогнула и остановилась. Она посмотрела широко открытыми глазами на Куракина и испугалась: губы его вздрагивали, щеки побелели. Он крепко сжимал ее руку. Она вдруг вспомнила, как когда-то он с силой прижал ее к себе и жадно, до боли, поцеловал. Сейчас, похоже, это повторится. Она отступила на шаг, почувствовав вдруг злость. Разве давала она повод так разговаривать с ней?