— Ну, а в мирное время отмечают и награждают за умение повиноваться и сознательно выполнять все, что указано в уставе. Я не собираюсь на первый раз вас строго наказывать, мне важно другое. Вы и ваши товарищи должны понять, что вы достойны осуждения и как нарушитель, и как летчик. Когда я говорю «осудить», я имею в виду больше общественное мнение, чем взыскание. Можете идти! — резко закончил разговор начальник школы.
Астахов вышел, постоял минуту за дверью, потом быстро побежал в общежитие.
Курсанты ждали его.
— Ну что, на всю защелку? — хором спросили несколько человек, как только он появился.
— Не знаю… по-моему, нет.
— Ты вроде веселый. Обошлось?
— Давай, не тяни!
Астахов присел на стул.
— Прежде всего: не советую никому попасть к полковнику. Дальше: никому не советую совать свой нос туда, куда я его вчера сунул…
— Значит, влепили по первое число! — воскликнул курсант Зайцев, которого все зовут «Зайчиком», быстрый, коренастый парень с темным пушком над пухлыми губами.
— Вот тут ты и ошибаешься, — улыбнулся Астахов, — ничего не дали! Во всяком случае, пока не знаю, но неприятно, ох, как неприятно! Когда смотришь в лицо полковнику, смотришь как нарушитель… Кажется, лучше сквозь землю провалиться. Скажу вам по секрету, — Астахов обвел всех внимательным взглядом, — если меня и не арестуют на несколько суток, то только потому, что я два раза зашел в хвост испытателю. От этого мне малость легче все-таки… Ну, вот ты, Вася, — обернулся Астахов к одному из курсантов, — ты тут кричал, что не пропустил бы истребителя. А вот летишь ты, а противник подошел к тебе сзади… Вот-вот пальнет. Погода ясная. Что будешь делать?
— Резким маневром уйду в сторону солнца, — не колеблясь, ответил Пуговицын, полный, румяный парень.
— Хорошо. А если ты гнался за ним, а он ушел на солнце?
— Дьявол с ним, все равно буду гнаться.
— И ничего не увидишь… В этом случае нужно отойти в сторону и подождать.
— Это все примитивно. Выходит, тебя за нарушение похвалили? — спросил Куракин.
— Нет, не похвалили… а только мы в полки поедем, и там спасибо скажут нашему полковнику, если будем готовыми истребителями. А что касается солнца, — снова обратился Астахов к Пуговицыну, — то оно для нас средство обороны, а не нападения… И если истребитель должен всегда нападать, так и солнце используй в самых крайних случаях, чтобы увернуться от противника и вновь напасть на него.
— А маскироваться чем будешь при подходе к противнику? — возразил Пуговицын.
— При нападении тоже солнцем, если его облака не закрывают.
— Все это теория, — с сомнением проговорил Степан… — Как-то все будет в настоящем бою? — вздохнул он.
— Хлопцы! — усмехнулся Зайчик. — Вы не слышали, как сегодня Вася отличился?
— Давай, рассказывай!
— Вася, не обидишься?
— А мне что… только ври поменьше, — лениво ответил Пуговицын.
Зайчик уселся поудобнее.
— Дежурили мы с ним в столовой. Надо было сходить на склад дополучить продукты. Получили — идем обратно. У меня сумка в руке. Весь хлеб в нее не вошел, так Вася два «кирпичика» под мышкой нес. Идем по гарнизону, и вдруг навстречу… комендант. Его в полном порядке встретишь, и то стараешься обойти — сами знаете… Придерется к чему-нибудь, и топай строевым два часа…
— Да, уж даст! — поддержал кто-то, смеясь.
— Ну, увидели его, — продолжал Зайчик, — приосанились, перешли на строевой шаг. Идти неудобно, размахивать руками нельзя — заняты. Походка получилась утиная. Только поравнялись с комендантом, как Вася вдруг оступился и — хлоп! — так, во всю растяжку! Одна буханка выскочила из рук и прямо под ноги коменданту. Тот остановился, смотрит на Васю (я предусмотрительно завернул за угол дома), а Вася до того обалдел — встал потихоньку, приложил руку к пилотке и говорит:
— Извините, товарищ комендант. Тут вот ямочка на дороге. И почему дворники до сих пор ее не заделали…
Комендант побагровел:
— Ямочка? А вот вы, товарищ курсант, и заделаете ее сегодня, немедленно…
— Врет он наполовину, — улыбаясь, сказал Вася, когда смех утих. — По крайней мере я, пока заделывал ямочку, стихи новые сочинил, — и, подмигнув товарищам, он запел:
Тем временем Виктор, не принимавший участия в разговорах, молча положил перед Астаховым исписанный листок. Это было письмо Михееву.
«Друг Федя!
Помнишь, мы наблюдали за полетами истребителей над городом? Ты говорил, что ими, наверное, управляют боги — не люди. А теперь сам летаешь на таком самолете, да и мы не отстаем. Скорее бы в боевой расчет! Обстановка в мире что-то не очень нам нравится. Хотелось бы видеть тебя, поговорить. Знаешь, чем мы занимаемся сейчас, в эти свободные минуты, которые называют личным временем? Попробую рассказать. В одном углу поют, в другом бьют костяшками домино о стол (говорят, без стука игра теряет смысл), кто-то рассказывает анекдоты, и от веселого «детского» смеха дрожат стекла… а некоторые ухитряются не замечать ничего кругом, мыслят наедине с собой, как, например, Астахов. Он почувствовал себя настоящим покорителем голубых просторов и вчера в воздухе померялся силами с летчиком-испытателем, в результате — взыскание. Куракин говорит — тайга виновата. Она воспитывает у людей звериные инстинкты с детства, и они нет-нет да вдруг и проявляются. А вообще, веселый у нас народ, живем по правилу: мудр тот, кто постоянно бодр и весел. Порой эти качества доставляют неприятности, и, чтобы привести нас в норму, на помощь приходит старшина, и мы топаем по городку строевым шагом минут тридцать… Хороший моцион перед сном: и спишь крепко, и страсти утихают. Я думаю, и сейчас это может повториться: проигравшие игроки в домино лезут под кровати, а ползти нужно через весь ряд. Десятка два здоровых хлопцев с лужеными глотками смеются так, что собственного голоса не слышно.
Ну, пиши, друг! А то опоздать можешь — уедем…»