– Мы же должны сказать Рафаэлю правду?
Биббиена старался найти правильный тон для покаянного разговора с понтификом, хотя в глубине души испытывал злорадство. Наконец-то Рафаэль повержен и раздавлен, как он раздавил Марию! О, если бы так оно и оставалось! Но нет, следует, как всегда, подумать и о собственной выгоде, решить, что важнее.
– Боюсь, вы совершенно правы, Ваше Святейшество. Мы должны ему все рассказать.
– Тогда будем молить Бога, чтобы помог нам выглядеть как можно искреннее, иначе Рафаэль больше никогда и ничего для нас не напишет!
Это случилось чуть позже, в тот же день.
Папа назначил Рафаэлю встречу в огромной, недавно расписанной станце, надеясь напомнить, что поставлено на карту. Несколько кардиналов просили его позволить им принять первый удар на себя, открыв художнику правду, потому что доброе имя Его Святейшества не должно пострадать ни при каких обстоятельствах. После бурных споров Папа настоял на своем. Он решил, что истина, высказанная им лично с точно отмеренной долей раскаяния, должна смягчить гнев мастера. А чем спокойнее будет Рафаэль, тем больше вероятность того, что со временем он все-таки их простит.
Главным было, чтобы строптивая тягловая лошадка не скинула хомут, и понтифик был готов решительно на все, чтобы этого добиться.
Когда Рафаэля проводили в покои Папы, всем присутствовавшим бросились в глаза мрачность художника, бледность его лица и краснота усталых от недосыпа глаз. Он уже несколько дней не менял одежд, и некогда роскошный винно-красный бархат приобрел самый плачевный вид. Обычно ухоженные волосы свалялись борода отросла.
Когда понтифик подозвал Рафаэля к себе взмахом руки, тот подошел и опустился на краешек бархатного с золотыми кистями сиденья возле трона Его Святейшества.
– Речь пойдет о синьоре Луги, сынок. О том, где она находится и почему.
Лицо Рафаэля исказила гримаса внезапной боли. Господи… Только не… Он вскочил на ноги, переводя взгляд с угрюмого Агостино Киджи на кардинала деи Медичи принявшего постный вид. Неужели эти люди, которым он доверял, причастны к случившемуся?
– Что вы знаете?
Понтифик поморщился и заерзал на троне. Стояла необычная жара, и его волосы слиплись от пота. Даже в ямочке над верхней губой выступил пот.
– Мы… понимаешь, я хотел, чтобы ты работал. А ты отвлекался, мало писал и…
Ради всего святого! Нет! Сердце грозило выскочить из груди.
– Я же человек, Ваше Святейшество! А не только слуга, который угождает вашим прихотям!
– Да, мы приняли неверное решение.
Рафаэль, все еще не веря своим ушам, начал понимать, что произошло. Эти люди, ради которых он усердно работал и жертвовал всем в жизни, которых уважал, даже боготворил, оказались его врагами.
– Где она? – холодно и ровно спросил он.
– Но ты же понимаешь, почему мы это сделали, Рафаэль? Сначала скажи, сможем ли мы, после того как эту женщину вернут тебе с нашими самыми искренними соболезнованиями, забыть наши ошибки и дальше жить в мире?
– Скажите, где она, или, клянусь Богом, я… – вскричал он, уже не в силах сдерживаться. Человек, которого он видел перед собой, в его глазах перестал быть Его Святейшеством. И это место, Ватикан, утратило для него свою святость. То было гнездо лжи, которая оплела его смертельно опасными путами и уничтожила его любимую.
– Сначала ты должен узнать, что о ней хорошо заботились.
– Она что, находится у вас в заточении!
– Мы сделали это для твоего же блага и хотели подержать ее у себя лишь до тех пор, пока ты не избавишься от наваждения. А потом, конечно…
– Прошу тебя, Рафаэль, не позволяй гневу заглушить голос разума! Послушай, что говорит тебе Его Святейшество! – попытался вступить Киджи, протянув вперед руки в умоляющем жесте.
– Ни слова больше! Я не желаю слушать вашу ложь! Каким же я был глупцом, поверив вам обоим! Я вкладывал сердце и душу в то, что писал для вас, а вы попытались уничтожить эту живую душу, во всем вам доверявшую! Я вам верил!
– Рафаэль! – выдохнул Киджи, потрясенный таким непростительным поведением в присутствии Папы.
– Будьте вы прокляты! Где она? – бушевал мастер. – Скажите только это! Я не хочу слышать безбожных подробностей вашего вероломства! Говорите, или, клянусь, вы никогда не увидите ничего, созданного моей кистью!
– Она в Маглиане.
Рафаэль отшатнулся.
– В вашем охотничьем домике?
– Ей не причинили вреда! – снова повторил понтифик. – Ты найдешь ее там в целости и сохранности.
Метнув в собравшихся последний яростный взгляд, Рафаэль развернулся и выскочил в дверь. Полы его накидки взлетели и опали. Он не стал кланяться Его Святейшеству на прощание.
32
Она его не бросала. У нее нет другого мужчины. Все это оказалось простым кошмаром. Ночным ужасом не поддающимся осознанию. Теперь, глядя в лицо друга, Рафаэль видел перед собой врага, и недоверие жгучим ядом пульсировало в венах вместо крови.
– Я поеду с вами, – крикнул Джулио, когда они оказались за воротами Ватикана, возле которых Рафаэль оставил своего коня. Ветер трепал волосы и плащи двоих слуг, которые за ним присматривали. – Прошу вас, учитель. Я должен загладить свою вину перед вами, перед синьорой Луги. Я должен был вам все рассказать.
– Возьмите и меня с собой. Я обязана ей жизнью за тот шанс, который она мне дала, – сказала Елена.
Рафаэль не видел, откуда она появилась, и решил, что скорее всего она приехала с Джулио. Он с удивлением на нее посмотрел и уже приготовился ей отказать, как она тихо добавила:
– Если синьора пострадала, душевно или… – Она не стала договаривать фразу, чтобы не расстраивать Рафаэля еще больше. – Ей будет удобнее воспользоваться помощью женщины.
– Но у тебя нет лошади!
– Елена может поехать со мной, – заявил Джулио. – Моя лошадь привязана в нескольких шагах отсюда.
– Хорошо, – согласился Рафаэль, благодарный за заботу. – Спасибо вам, обоим.
Для того чтобы поддержать друга и учителя, к ним присоединились другие художники, и вся эта кавалькада понеслась по дороге с устрашающей скоростью. Холодный ветер плетью хлестал их лица, вздымал волосы, но Рафаэль ничего не чувствовал. Он едва переводил дыхание, и каждый вдох раздирал его легкие. Она жива, хвала Всевышнему! И она меня не оставляла!
Его сердце билось в лихорадочном ритме ярости, облегчения и радостного ожидания того, что он найдет в Маглиане. Он лишь надеялся, что она не пострадала и не станет корить его за то, что произошло по его вине, из-за его связей, соперничества и обязательств перед мужами власти.
Маглиана представляла собой небольшое имение у подножия обширного, поросшего лесом холма за пределами Рима. Свинцовое небо над ним грозило пролиться дождем. Рафаэль пустил лошадь галопом, и она понеслась, разбрасывая за собой комья грязи. В имении его хорошо знали – он часто наезжал туда в числе приближенных понтифика. Монахи нищенствующего ордена, жившие в Маглиане, эти благочестивые слуги Божьи, сознательно удерживали женщину, его женщину, против ее воли, тем самым истязая его душу. Эти мысли проносились в голове, когда он слетел с лошади и бросился к воротам, открывавшим вход в Маглиану.
Комнаты, в которых ее поселили, нельзя было назвать неудобными. Там имелась большая кровать под балдахином, покрытая гобеленом, камин, над которым было начертано имя папы Иннокентия VIII, столик для пасьянса. И вид из окна радовал глаз. Но, несмотря на все удобства, для нее это была тюрьма. Маргарита сидела на подоконнике, обняв руками колени. В таком положении она провела часы, дни, недели, пытаясь найти в пейзаже за окном что-нибудь способное подсказать, где она находится. Но все эти попытки были бесполезными.
Она почти ничего не помнила о том, как ее похитили, кроме того, что ей внезапно набросили мешок на голову. Запах старой дерюги чудился ей и теперь. В комнате гуляли сквозняки, да и от самих камней веяло холодом. Она хотела бежать, но каждый день ей напоминали о том, что это невозможно.
Череда событий слилась в один непрекращающийся кошмар. Все произошло так быстро, так бессвязно. Когда она пыталась разобраться в случившемся, в памяти всплывали какие-то разрозненные образы и звуки. Она помнила, как Себастьяно предложил подвезти ее до дома. Потом была короткая борьба и мертвящий ужас перед неизвестным, а дальше темнота. Когда она очнулась, сильно болела голова, ее тошнило и все плыло перед глазами. Зрение восстановилось только спустя несколько дней. Ей каким-то образом дали отраву, и это означало, что в похищении замешан Донато или Себастьяно. Только они были ее спутниками. В глубине души она не верила, что Донато способен на такую подлость, поэтому оставался только один человек.