Они обняли друг друга, и он стал гладить изгибы ее тела, руки, ноги, будто слепой. Изнемогая от пылкой истомы, Маргарита тем не менее отстранилась от него и попросила:
– Сначала сделай набросок. Начинай!
Она потянулась к столу и достала бумагу.
– Сделай его для нас!
– Я не могу ни о чем думать. Мне мешает желание!
– Так воспользуйся им! Преврати его в ту страсть, которая помогала тебе творить! Соблазни бумагу! – Она провела пальцем по его шее. – Ласкай ее мелком, будто это моя плоть.
Он со стоном зажмурил глаза и взял у нее мелок. Рафаэль понял, что ему никогда не насытиться этой женщиной.
– Хитрая бестия!
– Рисуй меня… – Она поцеловала мочку его уха, нежно теребя ее губами. – А потом…
Ее неожиданно подкосила лихорадка. Мария уже мучилась этой болезнью летом прошлого года, и нынешнее лето, судя по всему, не обещало избавления от хвори. Как назойливые комары, слетевшиеся со всего Тибра к вилле на Виа деи Леутари, компаньонки синьорины Биббиены роились вокруг ее широкой дубовой кровати. Три врача понтифика и сам кардинал отошли в сторонку, чтобы обсудить серьезность заболевания. Масляные лампы мигали и коптили в большой, завешенной шпалерами комнате, отбрасывая на стены и мебель причудливые тени.
– Я не понимаю! Два дня назад, когда я уезжал, она была здорова! Что вы мне на это скажете? – рычал кардинал на Констанцию Джаколо, старшую даму в окружении его племянницы.
– Может быть, все еще дает о себе знать сердечный недуг, ваше преосвященство. Она так и не оправилась от той встречи с синьором Рафаэлем в саду Ватикана, прошлой зимой, – спокойно предположила Констанция. – Мы пытались отговорить ее от той злополучной прогулки, зная, что она обязательно встретит его возле слоновьего загона. Это было, когда пропала его любовница, и…
– Что значит «вы пытались»? – бушевал кардинал. – Почему не преуспели?
– Синьорина Биббиена сказала, что должна увидеть синьора Санти, чтобы не терять надежды на будущее. Я не стала с ней спорить, ваше преосвященство, ведь она так долго старалась воскресить свою помолвку.
– Опять Рафаэль Санти! Я проклинаю тот день, когда впервые услышал это имя!
Он покачал головой и отвернулся. Кардинал терпеть не мог оправданий, равно как и проявлений слабости. Мария молча наблюдала за ним из кровати, чувствуя, что дядя ею недоволен. Она видела, как ему хотелось обвинить во всем Рафаэля. Она и сама пыталась это сделать в тот день, когда, униженная и уязвленная, вернулась домой из его мастерской. Конечно, сердечная драма не пошла на пользу ее здоровью, но оно никогда не было особенно цветущим. Если уж и пенять на что, так только на собственное тело, хилое от рождения. Но сможет ли дядюшка это понять?
Мария смотрела на кардинала, носившего мантию честолюбия на худых плечах. Он так долго добивался успеха и превосходства над другими, что превратился в холодного, расчетливого и недоброго человека. Но для нее он всегда оставался дядюшкой Бернардо, который заботился о ней, играл в нехитрые детские игры, развеивал страхи, единственным, кто утирал ее слезы, когда она плакала. Никто, кроме Марии, не знал, что он способен на нежность, ибо кардинал весьма преуспел, искореняя в себе эту слабость. Нежность пугала его, потому что делала уязвимым сердце.
Мария видела, как, обозленный крушением своих замыслов, он обрушивал гнев на людей, вот и теперь он искал козла отпущения, того, кто ответит за новый приступ ее болезни. И скорее всего, это будет либо бедная Констанция, либо Рафаэль, либо они оба. Мария не хотела подобного. Но если дядюшка ставил перед собой цель, остановить его было невозможно. Он всем своим холодным сердцем любил племянницу и обладал способностью преследовать врага долго и беспощадно, как разъяренное животное.
Его преосвященство покинул комнату племянницы, даже не подойдя к ее кровати на прощание. Его уход вызвал в больной такое чувство облегчения, что она даже устыдилась. Мария больше не презирала Рафаэля. Все связанное с ним произошло так давно, что казалось теперь незначительным, особенно в сравнении с приближающейся смертью.
Наблюдая за уходом кардинала, Мария заметила за дверью Алессандро, своего молчаливого охранника. Его присутствие подарило ей улыбку, и она прошептала Констанции, чтобы его привели к ее кровати.
Удивительно, каким красивым он теперь ей виделся! Он так долго был с ней рядом, а она почти не замечала ни его самого, ни его достоинств.
– Подойди и присядь со мной, – тихо сказала она когда он приблизился. Она была очень слаба.
– Ох, синьорина, это будет неприлично.
– К черту приличия! Пожалуйста, Алессандро! Сядь.
Оглянувшись на служанок, он неохотно опустился на жесткий стул, обитый кожей, который стоял возле ее кровати.
– Ну вот. А теперь расскажи, чем занимался сегодня. Здесь так скучно.
– Но, синьорина, вы же больны!
– Алессандро, я больна большую часть своей жизни, и все это время люди боялись сказать мне правду. Наверное, поэтому я какое-то время и обманывалась, мечтая о любви такого человека, как Рафаэль Санти.
– Вы знаете, что за люди эти художники. Это не ваша вина.
– Да, я знаю. И увы, я знаю, как горячо он любит ее. Никакая сила на свете не сможет их разлучить.
– Простите, синьорина, но его преосвященство, ваш дядя, похоже, этого совсем не понимает.
– Кардинал понимает только то, что хочет понять, Алессандро. Мне его жаль, потому что с молодости им управляло только честолюбие. Из-за этого он почти ничего не видел в этой жизни.
– Он стал очень богатым и влиятельным духовным лицом.
– А каким он сделался человеком? Разве мы не должны стремиться к счастью? Похоже, он считает власть красивой подругой, которая единственная стоит того, чтобы на нее тратились долгие ночи! – Мария тихо засмеялась, потом смех затих. Она посмотрела на Алессандро. – Мне жаль, что я не узнала тебя раньше, – вздохнула она. – Не прозрела, пока у меня было время. В этом я немногим лучше своего дядюшки.
– Не говорите больше об этом, – попросил он, понимая, что компаньонки жадным ухом ловят каждое ее слово.
– Наверное, мне не стоит так говорить, но из-за моей болезни я почему-то уверена, что ничего из сказанного мной сейчас не сможет навредить мне в будущем.
– Я не могу этого слышать.
Мария протянула тонкую руку с обозначившимися венами и положила ему на колено.
– Мы с тобой такие разные, и между нами лежит пропасть.
– Я ваш слуга, синьорина. Мы можем соединиться только благодаря моей преданности.
– Хотела бы я знать, что значит служить мужчине, выполняя его желания. Теперь, глядя на тебя, я поняла, что жалею, что мне не довелось испытать радостей плоти.
Он оглянулся и поймал на себе взгляды любопытных компаньонок, которые стояли достаточно близко, чтобы слышать все.
– Синьорина! – предупредил он ее.
– У меня было достаточно времени для раздумий. И я понимаю теперь, что не испытывала ничего подобного по отношению к синьору Санти. А я была уверена, что люблю его всем своим сердцем!
Он наклонился к ней.
– То, что вы говорите, синьорина Биббиена, опасно. Слуга не должен слышать ничего подобного от своей госпожи.
– Получается, я почти ничего не знаю о синьоре Санти и о том, как любит он.
Мария улыбнулась, глядя на его мужественное, доброе лицо, на котором отражалась забота и нежность, нигде раньше ею не виданная. Необъяснимо… Как могло случиться, что этот мужчина, слуга, полюбил недосягаемую для него женщину? Тем более невероятно, что и она его полюбила.
– Я устала, Алессандро, и хочу отдохнуть, – произнесла она слабым голосом. Новые, неожиданные чувства отняли у нее последние силы. – Но ты останешься, чтобы поговорить со мной, пока я не усну?
– Как пожелаете.
– Да, я этого желаю, мой дорогой друг! – прошептала Мария.
Через два дня Мария Биббиена, племянница кардинала и нареченная великого художника Рафаэля Санти, умерла. Ее преждевременная кончина стала ударом для семьи, особенно для ее дяди. Во всем происшедшем кардинал винил одного человека и поэтому отказал ему в праве присутствовать на пышных похоронах, которые сам и устроил.