Это было смешно, но ни Леонтьев, ни Андрей даже не улыбнулись.
Одолели уже два утомительных перевала. Чем ближе подъезжали к колхозу имени Жданова, тем теснее становились ущелья, а горы выше и каменистей. В прошлый раз секретарь райкома и главный агроном проезжали здесь зимой. Снега скрывали пни и камни. Теперь на желтеющие по уступам посевы ржи и зеленые, как лук, пшеницы страшно было смотреть: из хлебов выпирали обломки скал, обгорелые пни.
Дорога то срывалась в пенистые речонки, то уступами ползла в гору. Выбоины и камни, камни и выбоины… Путников бросало в машине из стороны в сторону.
— И на вездеходе хоть плачь, как же тут комбайны протаскивают? — ворчал шофер, качая головой.
Андрей наблюдал слабый пахотный слой, смотрел на жалкие, как можжевельник, березки, цепляющиеся за глыбки земли. «Процесс почвообразования здесь, конечно, далеко еще не закончен, — думал он. — Потревоженный плугом тонкий покров земли на камнях легко смоет дождями, сорвет ветрами, и вся созидательная работа природы будет отброшена на тысячу лет назад. Тогда эти районы станут непригодны и для скотоводства…»
— Комбайн! Смотрите, комбайн! — не то с испугом, не то с любопытством крикнул секретарь.
Действительно, по крутому косогору тащился комбайн. Леонтьев и Корнев вышли из машины и направились наперерез.
Обжатые кромки узкой полосы ржи были так причудливы, что полоса напоминала удлиненный неправильный многоугольник с самыми неожиданными углами. Трудно было представить тракториста, выпахавшего эти узоры меж камней и берез, но еще труднее было представить работу комбайнера: как он, бедняга, выкашивал все эти выемки, взлобки и косогоры. Право, комбайнер тут должен быть искуснее парикмахера, бреющего шишковатую голову… Выкручивай клинья, заходи то слева, то справа…
Медленно, сильно кренясь на один бок, комбайн приближался. Когда Леонтьев и Корнев оказались близко, то увидели не предусмотренное конструктором приспособление, о котором Вера писала Андрею: длинную торчащую жердь и на конце ее две висевшие люльки, похожие на качели. В каждой люльке сидело по три человека. Эти живые балансиры уравновешивали машину и не давали ей перевернуться в лог.
Карниз, по которому полз комбайн, становился все круче, и, несмотря на люльки, громоздкая машина кренилась все больше. Казалось, вот-вот опрокинется и загремит под откос.
Смотреть на комбайн было страшно, и только когда агрегат миновал особенно опасное место, секретарь нарушил молчание:
— Никаких выкладок и обоснований для разрешения нашего вопроса, Андрей Никодимович, не надо, — нужно просто затащить сюда кожанчиковых из крайсельхозуправления и показать им эту «технику» с живым балластом, тогда все разрешится само собой.
Полоса была обжата только с краю. Дальше стояла рожь. Но ни слово «стояла», ни слово «рожь» применить к этому хлебу было нельзя: рожь лежала, стояли сорняки. Андрей смотрел на бурьянную полосу, а думал о жемчужных мальцевских полях и горько улыбался.
Леонтьев смахнул пот и, рассмотрев жнивник, ахнул:
— Да это что же здесь такое творится, Андрей Никодимович?!
Андрей огляделся. Жнивник местами был выше колен, а прибитая ливнями и ветрами, наполовину нескошенная рожь лежала на земле. Ничего не сказав, Андрей побежал к комбайну. От волнения и от бега по крутому косогору кричать он не мог, а только шептал что-то и угрожающе размахивал фуражкой.
Видавший виды комбайнер сразу понял негодование главного агронома и опустил хедер. Комбайн прошел метра три и остановился: зубья режущего аппарата обмотало вьюнком, хлынувшая на транспортер высокая рожь, смешанная с осотом, татарником и молочаем, сразу же забила горловину приемной камеры.
Шедшая рядом с хедером, вся в масле и пыли, загорелая досиза, в пропотевшей майке-безрукавке, Вера легла под режущий аппарат и руками стала очищать зубья от переплетенной массы сора и ржи. Мотовило работающего комбайна крутилось над самой головой девушки.
Андрей оцепенел: «Да она с ума сошла! Ведь ей может руки отрезать… голову раздробить…»
— Вы что… что делаете? — хрипло закричал он на Веру.