– Это что, бордель? В центре города? Серьезно? – Я попыталась оттолкнуть... проститутку, и мужчина с сожалением разжал руки.
– Нет, это больше чем бордель. – Светозар подтолкнул меня в открытые двери. – Доставайте свой блокнот.
В большом зале, выполненном в черном с сиреневым оттенках, за столиками сидели вампиры. И если в самом начале для меня было проблематично отличить их от людей, то теперь я недоумевала, как могла не замечать столь бросающихся в глаза различий: они все были как змеи. Каждое движение плавное, тягучее, грациозное. И только оно закончилось, вампир замер неподвижно, даже не дыша и не моргая. Вот снова движение. Хищники.
Между столиками сновали полуголые официанты в таких откровенных нарядах, что меня просто оторопь брала. Девушки топлесс в юбках, которые не могли прикрыть даже стратегическое место, и парни с прозрачными вставками на коротеньких кожаных шортах. Впрочем, это не волновало никого, кроме меня, судя по равнодушно скользящим взглядам гостей.
Светозар усадил меня за столик и довольно потер ладони:
– Сейчас начнется представление.
Я действительно достала блокнот, терзаемая нехорошим предчувствием. Зазвучала музыка, и все присутствующие повернулись к сцене. Все, кроме Светозара. Мужчина уставился на мое лицо так, словно желал узнать из него все тайны вселенной. Я недовольно поморщилась и попыталась сосредоточиться на представлении.
Молодая девушка в белом платье ходила по абсолютно лишенной декораций сцене, рассматривая и любуясь чем-то недоступным взгляду зрителя. Я отвлеклась на свой блокнот, а когда снова подняла голову, музыка изменилась, а рядом с девушкой возник вампир.
Черт, похоже, я знаю, что это будет за представление.
Демонстративно отложив ручку, я посмотрела на Светозара:
– Актриса добровольно на это согласилась?
– Она заплатила неприлично большую сумму за то, чтобы участвовать в представлении.
– Да ладно. Она что, больная на всю голову?
– Не больше, чем все остальные.
В музыкальный ряд резко вступили басы, и я невольно посмотрела на сцену: девушка довольно правдоподобно сражалась с вампиром, который, играясь, срывал с нее одежду. Думаю, она и правда боялась. Но не просила о помощи, не рвалась со сцены. Именно за этот адреналин она и заплатила деньги. Кажется, в мире намного больше фриков, чем я привыкла считать.
Закончилось тем, что вампир ее «поел» и «полюбил» прямо перед глазами восторженных зрителей. Это было странно, неправильно и в каком-то смысле слова мерзко, хоть опытный вампир и делал все красиво и изящно, да и сама актриса явно получила удовольствие. Но я бы солгала, сказав, что это не было возбуждающе.
Все это время Светозар не отрывал пристального взгляда от моего лица. Когда актер помог девушке встать, и они держась за руки поклонились публике, я тоже посмотрела на него:
– Что? – мой голос звучал устало.
– Сегодня было два варианта развития событий. Первый: вы смотрите, закатываете истерику и пытаетесь спасти девушку. И тогда я, с чистой перед Ярополком совестью, делаю из вас еще одну актрису прямо на этом столе. И второй, который вы, собственно, и выбрали: вы смотрите, видите и даже участвуете...
– Это не так.
– Вы были возбуждены. Вам понравилось. Запах вашего желания до сих пор чувствуется у меня на языке. Вы участвовали. – Он довольно и искушающе улыбнулся. – Добро пожаловать на темную сторону, Анастасия.
Я откинулась на спинку стула. И сказать-то нечего. Да и стоит ли?
Мои родители были верующими людьми. На самом деле, даже слишком. Мы молились утром, едва проснувшись. Молились о благословении перед каждым приемом пищи и перед тем как начать любое дело, например: готовка, прополка овощей на огороде или даже стирка. Молились перед сном, после того как мама, вместо сказки, почитает мне религиозную книгу. Каждое воскресенье, не смотря ни на что, мы ходили в церковь, где я, хочу того или нет, обязана была исповедаться, а после приступить к причастию. Мне нельзя было носить короткие юбки (обязательная длина – на ладонь ниже колена), обтягивающие джинсы или вещи с вырезом. Собственно, вся моя жизнь состояла из «нельзя». Вокруг меня бурлила жизнь, обычные дети брали от нее все, а я только смотрела, подчиняясь очередному родительскому «нельзя». Но это было не так уж и ужасно. У нас было много друзей в церкви, мы ездили с ними на пикники и на отдых. И я, в отличие от большинства сверстников, никогда не видела отца пьяным.
Все изменилось, когда мне исполнилось семнадцать. Я была хорошей девочкой и не трогала себя, но однажды кончила прямо во сне. О-о, эту исповедь я не забуду никогда. Не будем говорить о том, как трудно о таком рассказать незнакомому человеку, но ведь пастор был другом семьи. А уж его реакция... Словно, хуже грешника, чем невинная семнадцатилетняя девушка, и в мире-то не существует... Я мучилась и страдала еще год, а потом из одной из статей в газете узнала, что это нормально. Что это правильно. Я узнала, что на все те же вещи может быть другой взгляд.
Я нашла подработку после занятий в университете, переехала в общежитие, с помощью подруг начала нормально одеваться и, наконец, познакомилась с Олегом. Неискушенная. Неопытная. Я все же забеременела, что и стало в итоге причиной нашего брака.
Согласна, мы поторопились. Я выскочила за первого мужчину, который сказал, что любит, потому что раньше была уверена, что меня любить невозможно. Никакого опыта ни в постели, когда первый и единственный оргазм с мужем случился через десяток лет супружеской жизни, ни в отношениях. Я росла в изолированном, стерильном мире, и вот каков результат.
Все это время я продолжала верить в Бога. Вот только в церкви его давно уже нет. Он в сердце, в душе. Родственники меня так и не простили. И вместе с переездом в общежитие в семнадцать лет я стала сиротой при живых родителях.
– Ладно, хватит грустных воспоминаний. – Светозар выдернул меня из мира грез. – Едем дальше – это еще не конец программы.
Мы вышли на улицу, и я, поглощенная своими мыслями, грустно улыбнулась.
– Анекдот, – оповестила мужчину.
«Пришел панк в церковь, сел на первый ряд, чтобы Службу видеть и слышать. Тут к нему подходят прихожане:
– Молодой человек, отсядьте назад. На первом ряду сидят только самые уважаемые люди города.
Он отсел на второй ряд. Опять подходят:
– А тут сидит интеллигенция: врачи, учителя, писатели... Отсядьте дальше.
Еще отсел. Снова подходят:
– Молодой человек, мы ходим сюда годами, у каждого свое место. Постойте вон там, у входа.
Он вздохнул, но послушался. Стоит у самой двери, слушает Службу. Но к нему снова подходят недовольные прихожане:
– Вы посмотрите, как вы одеты. Разве можно в таком виде в церковь приходить? Оденьтесь нормально, причешитесь и тогда возвращайтесь.
Вышел расстроенный панк, сел на ступени. Тут рядом с ним садится Иисус:
– Что, не пускают? И меня не пускают.»
Светозар, ничего не сказав, открыл передо мной дверцу, а затем и сам сел в машину. Вот и поговорили.