— С Алтая я. Отец ветеринар и меня заставлял кобылам хвосты крутить, да только я в город подался. В футбол играю, считай, всю Россию объехал. Здесь практикуюсь на производстве, только два месяца не выдержу, смоюсь раньше — скукота у вас, — позевывая объяснял Пухов.
Хозяйка поставила на стол бутылку и сказала:
— Выпивайте и закусывайте чем бог послал. Водочка крепкая.
Варфоломей усмехнулся и, положив на свою тарелку пельмени, пробурчал:
— У тебя крепкой не бывает. Ты водицей разводишь.
— Вам-то, дядюшка, грешно так говорить. Для вас завсегда особую держу, — разливая водку по рюмкам, ответила хозяйка.
Варфоломей опрокинул рюмку, запил квасом, Пухов свою до конца не допил, поперхнулся.
— Бражничать тоже уметь надо. Ты, паря, думаешь споить меня, только это все напрасно — я могу аршин водки испить, а раньше и с аршином спирта управлялся. — Варфоломей подмигнул хозяйке, та поднялась и принесла деревянный аршин, который старик приложил к краю стола.
Хозяйка достала из буфета стограммовые стопки и поставила их в ряд — пятнадцать штук. Варфоломей, выпивая их по очереди, закусывал пельменями. Когда половина стопок была опустошена, Пухов схватился за щеку.
— Зубы болят? — участливо спросила хозяйка.
— Выпей — и пройдет, — посоветовал старик.
— Не помогает. Нужно рвать. Мост делать, коронки ставить, а где золото найдешь? — спросил он старика. Тот неопределенно пожал плечами. — Пахан, поможешь мне? — спросил Пухов и отнял от щеки руку.
Старик изучающе посмотрел одним глазом на собеседника и, отставив стопку, вздохнул.
— Рад бы, да как поможешь? Раньше у старателей на зубок завсегда в загашнике хранилось, а теперь народ не старается, все на казенных работах вкалывают. На отвалах иногда шуруют старички, да только баловство все это. Правда, надысь я тоже поднял самородку, только махонькую, внучке и той на зубок не хватило, — закончил старик, и Пухову показалось, что Варфоломей подсмеивается над ним.
— А если еще найдешь самородку, тогда договоримся? — напирал Пухов на старика.
— Если бы для меня, паря, ее кто посеял, тогда бы я как за положенным сходил…
— Хватит меня, пахан, разыгрывать, я дело говорю, — грубо оборвал Пухов.
— За такое дело я уже десять лет баланду хлебал. Ясно? Когда найду — привезу, оставь свой адрес. — Старик опрокинул очередную стопку.
Пухов понял, что сегодня разговор на эту тему закончен, хотя ему хотелось узнать о количестве, цене золота и сроках его получения.
Но всему свое время. Придет день, и он купит по дешевке золото, потом продаст его кавказским и среднеазиатским клиентам. Он представил себе, как приедет к Аське на новенькой голубой «Волге».
На небе желтел молодой месяц. Пухов посмотрел в темное окно и вспомнил, что в общежитии его ждет Валька Рудаков. Подперев руками хмельную голову, он уснул за столом.
Валентин приоткрыл один глаз, потом другой и часто замигал, силясь понять: где он?..
В комнате горняцкого общежития стало совсем светло. На полосатом матраце ушедшего на смену тракториста Ивана самодовольно урчал усатый кот. Кровать Альберта Пухова, с которым Валентин вместе проходил здесь студенческую практику, была заправлена — то ли ушел Альберт рано, то ли совсем не приходил ночевать.
В комнате держалась прохлада, вылезать из-под теплого одеяла не хотелось, и Валентин снова закрыл глаза, задумался.
…Вот они со Светланкой встретились у главного входа в институт. Спустились по широкой каменной лестнице к набережной. Над голубой рекой летел сигарообразный катер на подводных крыльях, пыля алюминиевыми брызгами.
— Эх, покататься бы, чем зубрить эти дурацкие премудрости, которые тебе никогда не пригодятся в жизни!.. — Валентин швырнул толстый учебник на скамейку и сел сам, откинувшись на спинку.
Светлана остановилась около него.
— Балда ты, Валька! Безалаберный ты парень, отца своего подводишь, подумал бы хоть об этом…
— Хватит! Ты стала говорить как мой предок. Он тоже иногда занимается моим воспитанием путем индивидуального собеседования. Знаешь такую форму терзания людей?
— Тебя-то воспитывать лучше батогом.
— Комсорг факультета проводит среди меня воспитательную работу, если не ошибаюсь?.. Пойдем, проповедница, в кафе-мороженое, — предложил Валентин, закуривая папиросу.
— Не пойду, нет настроения. Сегодня день памяти моего деда.
— Ну и что? — лениво позевывая и потягиваясь, спросил Валентин.
Она вскочила и быстро пошла вдоль набережной, не попрощавшись.
Валентину вспомнилось, что как-то в разговоре с отцом о культе личности Сергей Иванович приводил в качестве печального примера трагическую судьбу ее деда.
Валентин посмотрел ей вслед. Ладно скроенная, высокая, с копной пшеничных волос, она все больше нравилась ему, хотя он прекрасно понимал, что у такой девушки он никогда не будет иметь успеха, что их еще связывает просто детская дружба… Хотелось сейчас догнать Светлану: получилось как-то по-дурацки…
…Мимо комнаты вразнобой, как по мосту, протопали сапоги. В дальнем конце коридора зашумел душ. Валентин поднялся с постели, стал одеваться.
Сквозь дверную щель тянуло запахом каменного угля и жареного мяса. Он достал из тумбочки бутылку молока, румяную шанежку и, отпивая из горлышка, принялся наспех завтракать. Правильно он сделал, что поселился в общежитии, а не принял предложение Степанова остановиться у них! Так свободней дышится, сам себе хозяин… Жаль, что нет сейчас здесь Светланы… Что ей понадобилось именно в это время ехать на целину! «Комсорг строительного отряда». Подумаешь!.. Да, может, это к лучшему: меньше проработок…
Он поглядывал в окно и радовался хорошему дню: сегодня можно будет порыбачить в свое удовольствие…
Работа у него на практике несложная: взять пробы из разведочных шурфов гидравлических разрезов, отбить границы промышленного контура, следить за тем, чтобы не перемывалась зря пустая порода. Помогал он и на горных работах — мониторил, взрывал, бурил. Словом, работа эта ему нравилась.
Валентин выскочил на улицу и, на ходу застегивая ворот куртки, побежал без дороги, держа курс на взметнувшуюся в небо стрелу гигантского экскаватора, маячившего теперь над всей таежной округой. Все нарастал веселый гул гидравлики, и парень бежал навстречу ему все быстрей и быстрей. Запыхавшись, он остановился у подножия поросшей лесом горы и огляделся.
В глубоком разрезе прежде всего заметил водяные пушки — гидромониторы. Серебряные струи воды с гулом и свистом вылетали из жерл орудий, с силой вонзались в желтый забой: они разрушали породу, а потом гнали ее на обогатительный шлюз, на котором из песка извлекали золотины.
Подбежав к гидромонитору, Валентин поспешно отвернул штурвал задвижки, включил воду: следовало побольше обнажить забой перед опробованием. Натянул на себя длинный, не по росту резиновый плащ, нахлобучил на голову капюшон и начал мониторить: у него задорно блестели глаза, когда он нажимом кнопки автоматического устройства разворачивал водяную пушку и направлял упругую струю прямо в грудь красноглинистого забоя. Вруб ширился и углублялся, и наконец добрая сотня кубометров породы сползла к ногам Валентина. Он почувствовал в себе такую богатырскую силищу, что не удержался от радостного вопля:
— О-го-го-го!..
Он и не заметил, как, хлюпая болотными сапогами по мелкой воде разреза, к нему подошли Степанов и начальник участка Пихтачев. Они были в мокрых брезентовых куртках и белых фибровых касках. Виталий Петрович молча кивнул Валентину и, отойдя подальше от водяных брызг, присел на толстую железную трубу, по которой шла вода в гидромониторную установку. Пихтачев с понурой головой последовал за ним. Но рядом не сел, а, переступая, месил глину болотными сапогами…