Позвонила секретарша — на проводе Зареченск, обком партии, Северцев сразу узнал голос Рудакова. После взаимных приветствий Рудаков спросил, будет ли Северцев уважать просьбы обкома. Второй год идет переписка Кварцевого рудника с институтом о проектировании нового рудничного Дворца культуры, а воз и поныне ни с места.
— Мы сразу же ответили отказом, но Степанов настырно продолжает писать во все концы, обвиняя, конечно, нас. У него есть хороший Дворец культуры, мы предлагали составить проект на его реконструкцию, слегка модернизировать, но не тратить огромные деньги на новое строительство, их лучше потратить на жилье, — объяснил Северцев.
Рудаков поблагодарил за разъяснение и сказал, что больше по этому вопросу писем не будет.
В десять часов тридцать минут Северцев ушел в проектный отдел. Длинный светлый зал в три ряда был заставлен столами, над которыми, как паруса над яхтами, вздыбились кульманы.
Северцев громко поздоровался с проектантами, присел к угловому столу, на котором лежал красочный каталог иностранной фирмы, и раскрыл его.
— Так, так. Минуточку… — сказал он, сосредоточенно вчитываясь в красочный каталог.
Рядом сидел главный инженер Парамонов и держал наготове технико-экономическую записку проекта Заполярного горнообогатительного комбината. Парамонов терпеливо ждал, наблюдая за молодым лохматым парнем, что-то чертившим за большой доской. Северцев отложил каталог и внимательно посмотрел на главного инженера.
— Так какие буровые станки вы, Василий Васильевич, заложили в проект Заполярного?
— Новейшие. «БАШ-320», — бодро ответил тот.
— Какая у них сменная проходка?
— До пятидесяти метров.
— Это хорошо?
— Да, лучших станков у нас пока нет.
— А вот в каталоге предлагают купить станок со сменной проходкой двести метров. Скажите, а какой производительности вы предусмотрели экскаватор?
— Восьмикубовый, — не столь бодро ответил Парамонов.
— А здесь, — Северцев ткнул пальцем в красочный каталог, — для скальных пород предлагают двадцатикубовые, а на вскрышных и того больше. — Он закурил и молча уставился на Парамонова.
Тот, желая предупредить следующий вопрос директора, сам сделал неприятное для себя сопоставление:
— Самосвалы мы заложили в проект сорокатонные, а за рубежом есть двухсоттонные, но у нас-то их нет, — и главный инженер развел руками.
— Если так будем проектировать, то долго у нас их и не будет, — необычно резко бросил Северцев, вспомнив свой последний разговор с Шаховым. — Любое предприятие строится и комплектуется оборудованием по проекту. Заложили сорокатонные самосвалы в проект, они и будут планироваться выпуском.
— А что нам, проектантам, прикажете делать? — недовольно заметил Парамонов.
Северцев встал, подошел к лохматому парню, взглянул на доску. Спросил его:
— Какую высоту уступа вы приняли?
— Десять метров.
— Почему малую?
— Так всегда брали, — моргая, ответил проектант.
— Но на наших передовых карьерах, в зависимости от различных горно-геологических условий, уже работают с высотой уступа пятнадцать — двадцать метров.
— Не знаю, я там не был, — признался проектант.
— Очень плохо. Теперь будете обязательно бывать. В порядке авторского надзора, — пообещал Северцев. И, вернувшись к Парамонову, в раздумье сказал: — Проект, Василий Васильевич, придется переделать, разбить его на две очереди. Для первой предусмотреть лучшие существующие технологические схемы и оборудование, а для второй очереди заложить оборудование в три — пять раз мощнее нынешнего серийного. Институту нужно подготовить новые технические условия и этим поставить задачи перед машиностроителями, даже специально подработать вопрос для правительства. Игра стоит свеч!
— А может быть, попросить увеличить закупки мощного импортного оборудования? Скорее будет! — осторожно предложил Парамонов.
— Видимо, тоже следует. Этот путь поможет Заполярному, но не решит проблем перевооружения всей отрасли промышленности на новой научно-технической основе. Давайте вдумаемся в цифры: пятьдесят метров скважины и двести; восемь кубометров и двадцать; сорокатонные и двухсоттонные — и все это при равном, а то и меньшем, за счет более полной автоматизации, числе рабочих. Починами на производстве, пусть самыми патриотическими, дело не исправишь, почин должны сделать мы с вами, Василий Васильевич. Поэтому такой проект выпускать не будем, — твердо сказал Северцев.
Лохматый проектант, прислушиваясь к разговору, скорчил кислую мину и, подойдя к соседу, что-то стал шептать ему. Парамонов стал возражать: сроки сдачи проекта уже подошли, продлевать их не будут, переделка проекта морально травмирует проектантов, не говоря уже о том, что они не получат причитающейся им премии… Василий Васильевич намекнул, что вряд ли министерство поддержит наполеоновский размах нового директора.
И как бы в подтверждение его мысли на столе затрещал телефон. Разыскивали директора. «Наверное, мой заклятый друг», — подумал Северцев.
— Здравствуйте, Пантелеймон Пантелеймонович… Дела? Как сажа бела… Нет, Заполярный задержим, его нельзя выпускать в таком виде.
Северцев рассказал Филину о сути переделок, но тот не соглашался с ним, требовал срочно выпустить проект в старом варианте, обвинял Северцева в срыве сроков строительства и грозил ответственностью за срыв.
Парамонов, перелистывая записку, делал вид, что не слушает неприятного для директора разговора с начальством, и думал, что Северцеву еще не раз придется хлебнуть соленого, пока разберется в проектной кухне.
Между тем Филин так орал в трубку, что Парамонову было слышно каждое его слово:
— Заместитель министра будет недоволен! Поэтому я не буду просить отсрочки на бредовую идею закладки в проекте сверхмощного оборудования! Бумага все терпит! А производственникам придется чихать и кашлять! Потому что лавры Дон-Кихота не дают покоя Северцеву!.. Что хочешь, то и делай, но проект должен быть сдан в срок! Срыва я не потерплю! Это мой приказ! — орала трубка.
Она замолчала лишь тогда, когда Северцев положил ее на рычаг.
Михаил Васильевич задумался, машинально водя карандашом по ватману. Меняет бюрократизм свои методы и формы, выказывает недюжинную способность к мимикрии… Бюрократизм наших шестидесятых годов отличается от бюрократизма годов двадцатых. Бюрократ сегодня ратует за построение материально-технической базы коммунизма, но, как всегда, выражает худшие стороны человеческого бытия и сознания: в данном случае — бездушие, безразличие, сопротивление живому и прогрессивному. Он любит затуманивать существо вопроса густой завесой радикальных слов. Он на лету подхватывает любую новую директиву, но бездумным исполнением ухитряется довести ее до абсурда.
Таков и его, Северцева, начальник, чья главная забота — кукарекнуть точно в полночь, «попасть в цель», то есть не принимать на себя огонь и ответственность за порученное дело, а перевалить все это на другого. У Пантелеймона Пантелеймоновича Филина нет мозгов, нужно бы поставить их ему на транзисторах, что ли. А лучше — вернуть его куда-нибудь на стройку десятником, там будет от него хоть какая-то польза…
— Так выпускаем проект Заполярного в нашем варианте? — прервал его раздумья Парамонов.
— Нет, будем переделывать. И предупреждаю: в новых решениях должен быть не минимум просимого, а максимум возможного. Представьте мне на утверждение график.
Когда Северцев направился к двери, проектанты проводили его хмурыми взглядами.
В двенадцать тридцать Северцев закрылся в кабинете с начальником планового отдела и, помешивая ложкой в стакане, внимательно читал бесконечные колонки цифр, определявших объем работ в тысячах рублей, численность проектантов, их производительность, выработку на человека и многие-многие другие обязательные показатели работы отдела. Потом он смотрел тематические планы, где по каждому проектируемому объекту значились сроки, объемы работ, которые выполнялись с огромным напряжением, нередко работой вечерами и в выходные дни. Главной причиной неизживаемой штурмовщины были сыпавшиеся на институт как из рога изобилия сверхсрочные неплановые задания и поручения министерства, которые часто превращали внутриинститутское планирование в фикцию.