– Очень хорошо, сэр. Обязательно выясню, – пообещала Руфь, и на этом встреча закончилась.
Прежде чем наступило следующее воскресенье, миссис Вуд увезла больную дочь домой, в далекие края, чтобы она восстановила силы в родных стенах. Из окна второго этажа Руфь смотрела вслед экипажу, пока он не скрылся за поворотом, после чего с протяжным печальным вздохом вернулась в мастерскую, отныне лишенную спокойного, разумного предупреждающего голоса и мудрой заботы.
Глава 3
Воскресенье в доме миссис Мейсон
В следующее воскресенье мистер Беллингем опять пришел на дневную службу в церковь Святого Николая. Хотя его появление в жизни Руфи сыграло значительно более важную роль, чем ее появление в жизни джентльмена, он думал о ней намного чаще, чем она о нем. Произведенное девушкой впечатление озадачило мистера Беллингема, хотя, как правило, он не был склонен анализировать собственные чувства, а просто наслаждался новыми яркими эмоциями, как это свойственно молодости.
Джентльмен был значительно старше Руфи, однако все же весьма молод: ему едва исполнилось двадцать три года. Как часто случается, то, что он был единственным ребенком в богатой и знатной семье, послужило причиной развития черт характера, которые формируются по мере взросления.
Воспитывая сына одна (отец рано умер), матушка то баловала его, то из-за излишней тревоги держала в чрезмерной строгости. Сосредоточенность на любимом сыне нередко выражалась в потворстве прихотям, что не могло не сказаться на формировании повышенного самолюбия.
Молодой человек унаследовал от отца относительно небольшое состояние. То поместье, в котором жила матушка, принадлежало лично ей, а солидный доход позволял держать сына в узде даже после того, как он достиг совершеннолетия, – в той мере, в какой подсказывали родственные чувства и властность.
Если бы мистер Беллингем дал себе труд порадовать матушку нежным обращением и проявлением глубокой преданности, ее страстная любовь заставила бы отдать все ради его достоинства и счастья. Хоть он и испытывал к ней горячую привязанность, небрежность к чувствам окружающих, которой матушка научила скорее собственным примером, чем наставлениями, то и дело толкала мистера Беллингема на поступки, которые сама она осуждала как оскорбительно грубые. Так, он научился ловко, вплоть до выражения лица, передразнивать особо ценимого матушкой священника, месяцами отказывался посещать ее школы, а когда, наконец, там появлялся, то развлекался, с серьезным видом задавая детям самые странные вопросы, какие только мог придумать.
Такие мальчишеские выходки раздражали миссис Беллингем даже больше, чем слухи о более серьезных его проступках в колледже и в Лондоне. О тяжких прегрешениях она никогда не упоминала, в то время как о мелочах не переставала твердить. И все же временами матушке удавалось значительно влиять на сына, и ничто не доставляло ей большего удовлетворения. Подчинение его воли неизменно щедро вознаграждалось, поскольку таким способом удавалось получить уступки, не достижимые силой убеждения или воззваниями к принципам, – уступки, в которых мистер Беллингем нередко отказывал матушке единственно ради утверждения и демонстрации собственной независимости.
Миссис Беллингем мечтала, чтобы сын женился на мисс Данком, хотя сам он относился к перспективе брака крайне легкомысленно, считая, что время создать семью наступит только лет через десять. А сейчас молодой человек просто с удовольствием проводил день за днем: то флиртовал с охотно принимавшей ухаживания молодой леди, то расстраивал матушку, то радовал послушанием. Так продолжалось до встречи с Руфью Хилтон, когда всем его существом завладело новое страстное, горячее чувство. Он и сам не знал, чем так очаровала его эта девушка. Да, она очень хороша собой, но ему доводилось видеть и других красавиц, обладавших, правда, такими чертами характера, что сводили на нет внешнее очарование.
Возможно, неотразимая привлекательность Руфи заключалась в редком сочетании женственной грации и прелести с наивностью, простотой и чистотой умного ребенка. Ореол застенчивости позволял ей избегать любых проявлений восхищенного внимания. Мистер Беллингем с особым восторгом мечтал привлечь и приручить дикое существо, как приручал молодых оленей в парке матушки.
Не смея вспугнуть Руфь ни чрезмерно откровенным восхищением, ни дерзким, страстным словом, он мечтал, чтобы со временем красавица научилась видеть в нем друга, а может, даже более близкого и дорогого человека.