Следуя принципу осторожности, мистер Беллингем подавил искушение после службы проводить девушку до дома – с благодарностью выслушал сообщение о картине, произнес несколько слов о погоде, поклонился и ушел. Руфь решила, что больше никогда его не увидит, и, несмотря на недовольство собственной глупостью, не смогла не ощутить пустоту и разочарование.
У миссис Мейсон, вдовы, было то ли шесть, то ли семь детей, и этим объяснялась царившая во всем доме строжайшая экономия. Так, поскольку по воскресеньям молодых мастериц ждут к обеду родственники и друзья, у которых те проведут остаток дня, обеда не было, а в доступных им комнатах не затапливались камины. Сама же она вместе с теми детьми, которые учились в школе, отправлялась к жившему в нескольких милях от города отцу. Завтрак накрывался в собственной гостиной хозяйки, после чего по взаимному, хотя и невысказанному соглашению комната на весь день запиралась.
Но что же оставалось делать в большом, густонаселенном, но чужом городе таким, как Руфь, у кого не было ни родных, ни друзей? Приходилось просить служанку, которая ходила на рынок за продуктами для хозяйки, купить булочку или печенье, чтобы съесть этот скудный обед в пустой нетопленой мастерской в уличном платье, шали и шляпке. Потом Руфь подходила к окну и смотрела на холодную улицу до тех пор, пока глаза не наполнялись слезами. Чтобы прогнать грустные воспоминания и не обещавшие ничего хорошего печальные мысли, бедняжка брала привезенную из дому Библию и усаживалась с книгой на широком подоконнике лестничной площадки, откуда открывался вид на обширное пространство перед домом. Отсюда можно было рассмотреть старинный город во всем обветшалом величии, восхититься вздымавшейся к небу серой заиндевевшей громадой собора, заметить медленно бредущих по солнечной стороне улицы редких пешеходов в воскресной одежде и воскресном безделье. Руфь воображала, откуда, куда и зачем они идут, пыталась представить их дома и повседневные заботы.
Потом звон колоколов оповещал округу о том, что пора собираться на дневную службу.
Из церкви Святого Николая Руфь возвращалась домой, устраивалась на том же подоконнике и смотрела на улицу до тех пор, пока не гас короткий зимний день и в небе над темной массой домов не зажигались звезды.
Руфь спускалась вниз и просила свечу, служившую единственной подругой в темной, пустой мастерской. Иногда служанка приносила чашку чая, однако в последнее время ученица отказывалась от угощения, обнаружив, что лишает добрую женщину части оставленного миссис Мейсон и без того скромного пропитания. Так она сидела, голодная и озябшая, пыталась читать Библию и думать о высоком, как в детстве думала у коленей матери. Потом начинали возвращаться утомленные долгими рабочими днями и воскресными событиями коллеги – слишком усталые, чтобы развлечь ее подробными рассказами о проведенном времени.
Последней появлялась миссис Мейсон, собирала подопечных в своей гостиной, читала молитву и отпускала спать. Хозяйка неизменно требовала, чтобы к ее приходу все уже были дома, однако не задавала вопросов о том, как прошло воскресенье, – возможно, потому, что боялась услышать, что кому-то некуда идти, ведь из этого следовало, что надо отдавать распоряжение об обеде и весь день держать камин растопленным.
Вот уже пять месяцев Руфь жила в доме миссис Мейсон, и все это время воскресенья проходили по однажды заведенному порядку. Старшая швея Дженни, пока была здорова, по доброте душевной делилась впечатлениями о проведенном в городе дне и, как бы ни уставала к вечеру, непременно старалась скрасить Руфи дневное одиночество. Но вот Дженни заболела и уехала, и с тех пор монотонное однообразие воскресенья казалось тяжелее непрестанной работы в остальные дни. Так продолжалось до тех пор, пока в душе не затеплилась надежда, что в церкви будет ждать мистер Беллингем – он скажет несколько дружеских слов и поинтересуется, как прошла неделя.
Матушка Руфи была дочерью бедного викария в графстве Норфолк. Рано став сиротой, она сочла за благо выйти замуж за почтенного фермера в возрасте, но брак не заладился. После рождения дочери здоровье миссис Хилтон пошатнулось, и она не смогла заниматься хозяйством в той мере, в какой требует жизнь на ферме. Мужу пришлось вынести целую череду неприятностей, причем многие оказались более тяжелыми, чем гибель заблудившихся в крапиве индюшат или большая партия испорченного нерадивой молочницей сыра. По словам соседей, все несчастья мистера Хилтона стали следствием женитьбы на благородной, чересчур утонченной леди. Его урожай не вызрел, лошади пали, амбар сгорел. Короче говоря, будь он в каком-то отношении выдающейся личностью, можно было бы предположить безжалостную месть судьбы – настолько упорно и успешно преследовали его несчастья, – но поскольку мистер Хилтон был всего лишь заурядным фермером, то скорее всего катастрофа постигла его из-за отсутствия в характере единственной черты, необходимой в качестве основы для множества достоинств и успехов. Пока жена была жива, все земные невзгоды казались пустяками. Ее светлый ум и способность надеяться на лучшее удерживали мужа от отчаяния, а умение выразить сочувствие и направить на верный путь не позволяло проявлять слабость, поэтому в комнате больной неизменно царила спокойная и жизнерадостная атмосфера, благотворно влиявшая на каждого, кто туда входил.