– В Лондон! – в потрясении воскликнула Руфь. – Неужели уезжаете? Ах, мистер Беллингем!
Она опять разрыдалась, но теперь уже от отчаяния и разочарования, вкупе с ужасом при мысли о гневе миссис Мейсон. В это мгновение казалось, что можно пережить все, кроме отъезда единственного друга, но она не произнесла ни слова, и после двух-трех минут молчания он заговорил сам, но не обычным беспечным голосом, а напряженно и взволнованно:
– Не представляю, как оставлю вас на произвол судьбы, милая Руфь, тем более в таком отчаянии. Понятия не имею, куда вам пойти. Из вашего рассказа о миссис Мейсон можно заключить, что она не смягчится и не изменит решения.
Ответом ему были нескончаемые, но теперь уже тихие слезы. Гнев миссис Мейсон казался уже далеким, в то время как отъезд мистера Беллингема доставлял острую душевную боль.
Молодой человек продолжил:
– Может, вы согласитесь поехать со мной в Лондон? Дорогая, не могу же я оставить вас здесь без крыши над головой! Мысль о разлуке сама по себе невыносима, а в данных обстоятельствах и вовсе мучительна. Поедемте со мной, любовь моя. Доверьтесь мне.
И все же Руфь продолжала молчать. Ей, такой юной, невинной и одинокой, казалось, что не расставаться с другом – настоящее счастье, а что касается будущего, то он все решит и все устроит. Будущее скрывалось в золотой дымке, проникнуть в которую она боялась. Но если ее солнце скроется из виду, то золотая дымка превратится в тяжелый, плотный черный туман, выбраться из которого не хватит сил.
Мистер Беллингем взял ее за руку и повторил:
– Не хотите поехать со мной? Разве не считаете возможным положиться на меня? О Руфь! – В его голосе послышалась укоризна. – Неужели не доверяете мне?
Слезы иссякли, но с глухими рыданиями справиться все еще не удавалось.
– Не вынесу этого, дорогая. Ваше горе терзает мне душу, но еще тяжелее видеть ваше равнодушие и понимать, как мало вас огорчает разлука.
Он выпустил ее руку, чем вызвал целый поток слез.
– Возможно, мне даже придется уехать к матушке в Париж. Не знаю, когда снова смогу вас увидеть. О Руфь! – вдруг страстно воскликнул мистер Беллингем. – Да любите ли вы меня вообще?
Она что-то очень тихо ответила, но он не расслышал, хотя склонился и снова взял ее за руку.
– Что вы сказали, милая? Неужели, что не любите? Неправда, любите! Чувствую это по дрожи вашей маленькой ладони. Значит, не позволите уехать одному – одинокому и несчастному, с тревогой в душе? У вас нет иного выхода: никто не примет мою бедную девочку. Сейчас пойду прямо домой, а уже через час вернусь в экипаже. Вы молчите? Согласны? Ну дайте же мне почувствовать себя счастливым!
– Ах, что же мне делать? – воскликнула Руфь. – Мистер Беллингем, вы должны мне помочь, а вместо этого лишь смущаете и приводите в замешательство.
– Но каким образом, дорогая? Смущаю и привожу в замешательство! А мне все кажется ясным. Взгляните на обстоятельства спокойно. Вот вы – сирота, бедняжка, которую никто, кроме единственного на свете человека, не любит, безвинно отвергнутая той, на кого надеялась, поскольку она оказалась бесчувственной и жестокой. Так что же может быть еще естественнее (а значит, и правильнее), чем довериться тому, кто любит вас всей душой, кто ради вас готов пройти сквозь огонь и воду, приютить и защитить от любого зла? Конечно, если вы позволите, если любите. Ну а если не любите, то нам лучше расстаться. Я уйду сейчас же – так проще будет пережить ваше равнодушие.
Последние слова мистер Беллингем произнес с глубокой печалью (так, во всяком случае, показалось Руфи) и даже попытался убрать руку, но теперь она удерживала его ладонь, хоть и не очень решительно.
– Прошу, сэр, не покидайте меня. Ведь, кроме вас, друзей у меня нет. Пожалуйста, не покидайте меня, скажите, как надо поступить!
– И вы последуете моим словам? Если доверитесь, сделаю для вас все что смогу, дам самый разумный совет. Представьте свое положение. Миссис Мейсон напишет вашему опекуну и изложит свою несправедливую версию произошедшего в самом нелестном для всех свете. Насколько я понял из вашего рассказа, опекун не питает к вам сочувствия, а потому отвергает. Я, кто смог бы вас устроить (может быть, с помощью матушки), немного утешить (разве не так, дорогая?), уеду далеко и на неопределенное время. Таковы ваши обстоятельства в настоящее время. Я предлагаю простой план: зайдем в эту маленькую гостиницу, закажу вам чай (уверен, что вы проголодались) и оставлю здесь, а сам поспешу домой и не позже чем через час вернусь в экипаже. С этого момента, что бы ни случилось дальше, мы будем вместе. Для меня этого достаточно. А вам? Скажите «да», милая. Как угодно тихо, лишь бы я услышал. Руфь, скажите «да».